«Культурология ремонта» Ирины Глущенко
Фрагмент новой книги. Часть 1

От автора

Многие не любят делать ремонт.

Ужас перед предстоящим разрушением понятен: было, может, и не очень хорошо, но штатно. То есть жить можно.

А тут приходится ломать собственное жилище, либо строить новое, и месяцами, а порой и годами жить в разорении. До финала еще далеко, но пыль, грязь, бессилие, траты мучают уже сейчас. На ремонтах иногда даже рушатся семьи.

Можно посоветовать не зацикливаться на результате, а полюбить процесс, не подтверждать постоянно поговорку «дураку пол-работы не показывают», а видеть перспективу.

Но советовать легко.

На моих глазах менялись времена и политические системы, мечты и разочарования, образцы и модели, типы мастеров и рабочих, концепции и материалы, возможности и ограничения, представления о моде и старомодности, о чистоте и свинарнике, о деньгах и безденежье, о красоте и уродстве, о вкусе и безвкусице, о ценном и никчемном, о добротном и сделанном на фу-фу, о необычном и набившем оскомину…

А эти слова: серпянка, болгарка, жидкие гвозди, монтажная пена, шпатлевка, затирка, уровень, заподлицо, где мне всегда слышался то ли «подлец», то ли «западло»! В какой-то момент забрезжил выход, и чем дальше, тем больше прояснялось, что ремонт — это всегда еще что-то, что лежит за его пределами.

После этого открытия жить стало гораздо легче.

Я не художник, не архитектор, не дизайнер, не строитель, не декоратор. Всю жизнь я по-разному страдала от бремени советского образования — оно всегда оказывалось либо избыточным, либо недостаточным. Я филолог когда-то и культуролог теперь, что бы это ни означало. Однако по каким-то удивительным обстоятельствам, я многие годы живу в перманентном ремонте, и ни одно занятие, пожалуй, не доставляет мне столько удовольствия!

Ремонт, о котором я пишу, не обычный, а культурологический.

Читатель не найдет здесь рассказов о стройматериалах, 3d моделях, визуализации, выкрасах, рабочих треугольниках и мокрых зонах. Зато будет о впечатлениях, эмоциях, воспоминаниях, фантазиях, уместности и соразмерности.

Принципы, по которым делается культурологический ремонт, не профессиональные и не рыночные. Но здесь не обойтись без некоторого багажа и способности к рефлексии. Культурологический ремонт вскрывает слои жизни, причем он подчиняется не каким-либо законам и правилам, а внутренней уверенности самого человека, строится не по велению, а по хотению, как говорили в сказках.

У культурологического ремонта есть большое преимущество: чуть-чуть дерзости, и мы с вами перехитрим рынок так, что любо-дорого будет посмотреть (пока, конечно, рынок не перехитрит нас и не начнет продавать концепцию «культурологического ремонта» почем зря).

Концепции и приёмы

Культурологический ремонт начинается с концепции.

Что я понимаю под концепцией? Наверное, это та зацепка, которую удалось найти. Что мы хотим извлечь из этой квартиры? В каком она времени она находится и черты какого времени хранит? Чем она дорога, родственна или, наоборот, враждебна? За что мы ее любим или ненавидим?

Все эти вопросы прояснят отношение к стенам, которые предстоит приспособить для своей жизни. Ответить на них нужно в самом начале, потому что если квартира сделана совсем без концепции, то она ничего не дает ни уму, ни сердцу. Вещи там, какие попало, расставлены как попало, нет ни целостности, ни стиля. Одни квартиры богато отремонтированы и напичканы всякими сложными устройствами, но радости они не вызывают, другие же, маленькие и скромные, заставляют сердце биться в груди.

Иногда концепции есть, но они бывают ошибочными. Такой пример неверной концепции дает Лев Толстой в «Анне Карениной» (надеюсь, писатель простит мне столь однобокое истолкование его текста), описывая действия Стивы Облонского. Стива обустраивает дачу, флигель в Ергушове, где Долли с детьми собиралась провести лето.

«Степан Аркадьич, как и все виноватые мужья, очень заботившийся об удобствах жены, сам осмотрел дом и сделал распоряжения обо всем, по его понятию, нужном. По его понятию, надо было перебить кретоном всю мебель, повесить гардины, расчистить сад, сделать мостик у пруда и посадить цветы; но он забыл много других необходимых вещей, недостаток которых потом измучал Дарью Александровну.
Вернувшись в Москву, он с гордостью объявил жене, что все приготовлено, что дом будет игрушечка и что он ей очень советует ехать. Степану Аркадьичу отъезд жены в деревню был очень приятен во всех отношениях: и детям здорово, и расходов меньше, и ему свободнее»

Долли, однако, увидела этот дом иначе. Приехав туда впервые хозяйкой, а не ребенком, она поняла, что совершенно бессильна перед бедствиями, которые обрушились на нее.

«На другой день по их приезде пошел проливной дождь, и ночью потекло в коридоре и в детской, так что кроватки перенесли в гостиную… Яиц не было. Курицу нельзя было достать; жарили и варили старых, лиловых, жилистых петухов… Шкафов для платья не было. Какие были, те не закрывались и сами открывались, когда проходили мимо их. Чугунов и корчаг не было; котла для прачечной и даже гладильной доски для девичьей не было»

Нужное, по понятиям Степана Аркадьевича, оказалось совершенно лишним, а необходимого не доставало.

«Незаметное, но важнейшее и полезнейшее» в доме лицо — Матрена Филимоновна с приказчицей и приказчиком повела дело по-своему. «Крышу починили, кухарку, куму старостину, достали, кур купили, молока стало доставать и загородили жердями сад, каток сделал плотник, к шкафам приделали крючки, и они стали отворяться не произвольно, и гладильная доска, обернутая солдатским сукном, легла с ручки кресла на комод, и в девичьей запахло утюгом».

Как видим, именно концепция Матрены Филимоновны оказалась жизнеспособной. Она исходила из прагматических, потребностей, нужд и особенностей тех людей, которые должны были жить в этом доме. Но речь конечно не только о прагматизме. Матрена Филимоновна все-таки решала не культурологические, а насущные задачи. Свои задачи решали, например, королевские мушкетеры. «Мушкетеры у себя дома» — так назвал Дюма главку о жилищах Атоса, Портоса и Арамиса. Каждый создал свой вариант, наиболее подходящий его характеру и образу жизни.

«Атос жил на улице Феру, в двух шагах от Люксембурга. Он занимал две небольшие комнаты, опрятно убранные, которые ему сдавала хозяйка дома, еще не старая и еще очень красивая, напрасно обращавшая на него нежные взоры. Остатки былой роскоши кое-где виднелись на стенах этого скромного обиталища, например: шпага, богато отделанная и, несомненно, принадлежавшая еще эпохе Франциска I, один эфес которой, украшенный драгоценными камнями, должен был стоить не менее двухсот пистолей. Атос, однако, даже в самые тяжелые минуты ни разу не соглашался заложить или продать ее…. Кроме шпаги, внимание привлекал еще портрет знатного вельможи времени Генриха III, одетого с чрезвычайным изяществом и с орденом Святого Духа на груди. Портрет имел с Атосом известное сходство, некоторые общие с ним фамильные черты, указывавшие на то, что этот знатный вельможа, кавалер королевских орденов, был его предком.

И в довершение всего этого — ларец изумительной ювелирной работы, украшенный тем же гербом, что шпага и портрет, красовался на выступе камина, своим утонченным изяществом резко отличаясь от всего окружающего»

Скромная квартира с тремя — и только тремя — дорогими и ценными вещами, хранившими память о прошлой жизни Атоса, когда он был еще графом. Такой подход порой просматривается в некоторых жилищах: остатки былой роскоши в узких современных стенах.

Жилье Портоса было под стать его натуре: всегда и во всем он хотел пустить пыль в глаза.

«Портос занимал большую и на вид роскошную квартиру на улице Старой Голубятни. Каждый раз, проходя с кем-нибудь из приятелей мимо своих окон, у одного из которых всегда стоял Мушкетон в парадной ливрее, Портос поднимал голову и, указывая рукой вверх, говорил: «Вот моя обитель». Но застать его дома никогда не удавалось, никогда и никого он не приглашал подняться с ним наверх, и никто не мог составить себе представление, какие действительные богатства кроются за этой роскошной внешностью».

Концепция внешнего блеска и роскоши, которая скрывает что-то, никому не ведомое, быть может, нищету. Весьма мудрое решение (при условии, что вы не принимаете гостей).

Скрытный и хитрый Арамис «жил в маленькой квартирке, состоявшей из гостиной, столовой и спальни. Спальня, как и все остальные комнаты, расположенная в первом этаже, выходила окном в маленький тенистый и свежий садик, густая зелень которого делала его недоступным для любопытных глаз».

Здесь упор делается на нечто, что находится за пределами дома, откуда можно незаметно выскользнуть. Остроумнейший вариант; мысли об этом садике сильно занимают меня и однажды едва не дотянули до полноценного проекта.

Любящим лаконизм и изящество следует обратиться к нью-йоркской стихии О’Генри:

«В обстановке не то чтобы вопиющая нищета, но скорее красноречиво молчащая бедность»; «это была уединённая квартирка, затерявшаяся в каком-то закоулке, подобно самому нижнему ля диез фортепьянной клавиатуры».

Я уверена, что культурологический ремонт можно построить на чём угодно: на кадре из фильма, сцене из книги, на воспоминаниях, мечтах, видЕниях и даже просто ощущениях. В любом случае, концепция — это план.

Концепции квартир, в которых мне приходилось делать ремонт, бывали самыми разными. Одну я про себя назвала «ремонт из топора», другую — «шестидесятые годы», третья питалась бытовыми впечатлениями московского района «Аэропорт». Было что-то, связанное с рухлядью и помойками. Если слово «концепция» может оттолкнуть, давайте согласимся хотя бы на «прием». Для начала вполне сойдет.

Прием меньше, чем концепция. Например, соединить очень разнородные вещи — прием. Лишь бы не было мысли, что «так получилось». Как в тексте автор отвечает за каждое слово, так и в квартире — за каждый сантиметр.

Не стесняйтесь странных идей.

Приемы могут быть разными, но если они есть, вы со своим ремонтом или декором сразу вырываетесь вперед.

Советский ремонт

Каждый советский человек знал поговорку: «Ремонт — это стихийное бедствие». Что это означало? Что жизнь надолго становится невыносимой, что квартира и всё, что в ней находится, будет заляпано грязью, что надо паковать вещи в коробки (ценные прятали у родственников), доставать краску и прочие материалы и мечтать о том, когда это наконец закончится. Где-то я услышала фразу: «Ремонт нельзя завершить, его можно только приостановить».

Редко обходилось без того, чтобы что-нибудь не сломали, запачкали, испортили, иногда безнадежно. Мастеров почти нельзя было оставить без присмотра, иначе обязательно схалтурят. Кроме того, у некоторых периодически случался запой — тогда ремонт замирал на неделю, а то и на две.

Ремонт можно было сделать официально и неофициально. Для официального существовали ремонтные конторы. Сначала надо было вызвать сметчика (вызов стоил шесть рублей), потом записаться и ждать своей очереди. Наконец, приходили мастера. Первым делом они складывали шапочки из газеты и надевали на голову. Ремонт начинался.

Существовали и частники — их находили через знакомых. Они, как правило, брали дорого, но это ни от чего не спасало. Все зависело от везения. Встречались настоящие виртуозы. Был один анекдотический случай: маляр, работавший в квартире моих родственников, по собственной инициативе нарисовал на кухонной стене фрески: утка и яйца, открытая коробка со шпротами, большая рыба, овощи. Хозяева сначала были потрясены, затем привыкли, а потом фрески стали достопримечательностью квартиры.

В Советском Союзе стены оклеивали обоями:

«обои во всех комнатах были дорогие, с давленым рисунком, в одной комнате зеленые, в другой синие, в третьей красновато-коричневые», — так выглядит ремонт из повести Юрия Трифонова «Обмен».

В Советском Союзе стены оклеивали обоями: «обои во всех комнатах были дорогие, с давленым рисунком, в одной комнате зеленые, в другой синие, в третьей красновато-коричневые», — так выглядит ремонт из повести Юрия Трифонова «Обмен».

В перестройку, когда люди стали массово ездить за границу, то не увидели там обоев, а обнаружили белые стены — часть мироустройства, которое назвали странным словом «евроремонт». (Примерно в то же время «немецкое» стали почему-то называть «германским». Лексика тех времен еще ждет своего исследования). Вначале белые стены не понравились — они ассоциировались с больницей. Но потом многие захотели белизны. Однако чтобы добиться нужного эффекта, советские стены приходилось выравнивать.

Любой человек в России так или иначе сталкивался с проблемой кривых стен или кривой мебели. Геометрия Лобачевского могла родиться только здесь. Один профессор хвастался, что очень остроумно придумал: у него была искривленная стена, и тумбочка никак не могла встать в угол. Тогда ему пришлось подпилить тумбочку так, чтобы она тоже стала кривая.

В советское время в интеллигентных семьях заниматься ремонтом было почти что неприлично. Недаром ремонт, который описал Юрий Трифонов, был сделан человеком «из породы умеющих жить». Ремонт считался делом мещанским. Интеллектуалам было положено сидеть в захламленных квартирах (правда там было много книг), на неубранных кухнях и рассуждать о политике или искусстве. Более того, чем чище было в квартире, тем менее духовными считались ее обитатели. Критик Ольга Балла, размышляя когда-то об особенностях советского быта 1980-х, писала, что:

«Беспорядок — вещь принципиальная, потому что не приличествует уделять быту слишком много внимания. Он казался чуть ли не верным показателем интенсивности внутренней жизни, такой, при которой раскладывать предметы по полочкам просто в принципе некогда».

В середине 1980-х юноша из профессорской семьи ухаживал за девушкой из семьи номенклатурной. Он впервые побывал у нее в доме, и когда мать спросила: «Ну как у них там?», ответил: «Всюду лакированные полы и так чисто, что плюнуть хочется». Стоит ли говорить, что брак не заладился…

Это мещанам пристало лакировать полы, коллекционировать хрустальные вазы, покупать немецкие сервизы и тюль. Книг у них могло быть совсем мало, а у имеющихся упор делался на красивые обложки, которые должны были подходить по цвету к обстановке. Постепенно отношение к ремонту изменилось. То ли все стали мещанами, то ли ремонт стал частью культуры.

Поворот к ремонту в девяностых — это история о мечтах, судьбах и падении границ. ЧуднОе слово «евроремонт», как и «иномарка» воспроизводит весь комплекс отложеннных и вдруг реализованных желаний. Евроремонт — понятие не практическое, а идеальное, вполне в духе «воображаемого Запада», описанного Алексеем Юрчаком. Этот Запад был у каждого свой.

Где, в каких уголках советской души, хранились эти навесные потолки, встроенные светильники, полукруглые углы, волнистые линии, матовые вставки в двери, витражи, желто-рыжая мебель, лиловая подстветка, кислотный глянец?

Евроремонт на время затмил разум, затем на сцену вышли дизайнеры и декораторы. Они показали, что ремонт — это наука.

Не пришло ли время культурологов?

Сколько у вас комнат?

Помню всегдашнее недоумение советских граждан, которым случалось общаться с иностранцами. «А сколько у вас комнат?» — спрашивает, бывало, советский человек, навсегда измученный квартирным вопросом. «Сейчас», — отвечал добродушный иностранец и начинал что-то шептать и загибать пальцы. Он не мог вспомнить! Честное слово, он не мог вспомнить, сколько у него комнат! И даже не потому, что их было так уж много, а просто он не знал, что считать комнатой. Гостиная — это комната или нет? Её, как правило, не принимали в расчет. Там же не спят, значит, это не комната. Советские люди приунывали. У нас-то всё было ясно. Если у тебя одна комната, значит, это и гостиная, и спальня, и детская вместе. Если две — значит, во второй комнате живет или живут те, кто не поместился в первую. И она тоже многофункциональна. Потому так велико значение кухни — еще одного помещения, в котором можно закрыть дверь и уединиться от прочих членов семьи.

В советское время ценность жилья (в первую очередь, символическая) возрастала, если комнаты были изолированными, а не смежными. Об изолированных комнатах мечтали, смежные считались второсортными.

На мой взгляд, смежные комнаты — довольно интересная штука при условии, что в той же квартире имеется еще парочка изолированных… Такой щедрости советская планировка почти не знала.

Зато коридор, часть узкая, темная и не очень нужная, был представлен во всей красе. Архитекторы испытывали слабость к коридорам и словно не подозревали о холлах и анфиладах. Потом, правда, появился младенческий термин «распашонка», то есть, квартира, в которой и коридора толком не было. В конце советской истории замаячили квартиры «улучшенной планировки», а вскоре кончилась и сама история.

Я понимаю, откуда в свое время пошли огромные, величиной с футбольное поле, гостиные в домах «новых русских». Надоело жить в закутках. Увы, в большом пространстве обнаружились свои подвохи: мало кто знал, как его использовать и обживать.

В квартирах же увлеклись перепланировкой. Правда, особенности расположения несущих стен не позволяли пойти дальше того, чтобы объединить кухню с гостиной, но и то, как говорится, хлеб, особенно, если комнат было больше, чем одна. Однокомнатные квартиры охотно превращали в студии, но позже интерес к ним как-то спал; уж очень неуютно жить в пространстве, где уединиться можно только в туалете.

Уважительное отношение к комнатам сохраняется и по сей день, однако с некоторых пор в реальность вползли новостройки, в которых вообще нет никаких комнат, а только — пока что — одна большая, без стен и без дверей.

«Вторичка» и «бетон»

Про новостройки люди торжественно говорят, что купили квартиру «в бетоне». Ничего не буду писать о них; я их не понимаю и боюсь. Для меня загадочно тут всё: и неструктурированное пространство, которое вроде бы можно делить, как угодно, и торчащие из пола провода и железки, и перспектива многомиллионных трат.

Есть и так нызываемое вторичное жилье, или «вторичка» в терминологии риелторов. Старая добрая «вторичка» кажется куда милее — в ней хотя бы уже есть стены, но и не только: здесь кто-то жил до нас.

Может быть, мы сами.

Кто бы там ни жил прежде, «вторичка» всегда скрывает массу загадок. Разгадать их — приключение почище детектива.

Однажды в одной очень маленькой и скромной квартире нашлись свои сокровища. Я назвала бы их остатками «советского лофта»: метлахская плитка в ванной, квадраты кофейного цвета на кухонном полу, солнечный паркет в комнате. Светильник, обычный граненый шар, когда его отмыли, вдруг вспыхнул хрустальным светом.

У советских квартир, доставшихся нам в наследство, много общих признаков. Главный — их родовое немногообразие. На втором месте, пожалуй, узкие комнаты; не маленькие, а именно узкие — невозможно поставить большую кровать, например, или умудриться ходить, не задевая угол какого-то предмета. На третьем — трудно адаптируемое пространство: дверь напротив окна, а окно часто с балконной дверью, которая съедает стену. Целых две стены почти пропадают, нет никаких, пусть небольших, «лишних» сантиметров. Так же уничтожаются и углы.

Работать с этим довольно трудно. И тут надо искать, а что же хорошо в этой квартире. Любое неожиданное и словно дополнительное обстоятельство приоткрывает тайные возможности.

Если сказочно повезло, то в квартире может быть балкон, эркер, ниша, кладовка, два окна в комнате. Но если этого нет, хватаемся за соломинку: лепнина на потолке, двустворчатая дверь, антресоль.

Нет и этого — пусть будет старая плитка на полу, керамический кран, неожиданно выразительная дверная ручка, приличный паркет, допотопная мойка. Все пойдет в дело. Специфическое иногда приходится высасывать из пальца. Если оно кажется уродливым, его можно заменить, а если хватит воли, вписать в концепцию.

Но если нет ничего — совсем ничего — кроме стандартной планировки, тогда и эту планировку делаем концепцией.

В одной квартире, расположенной на первом этаже, балкона не было, но окна выходили в садик, почти как у Арамиса. Тихо. Птички летом поют. Это превращало ее почти что в дачу в городской оболочке.

Главное тут не представлять себя жертвой обстоятельств, а обыграть эти обстоятельства, будто они нам очень нравятся. Том Сойер именно так красил забор.

Как не сойти с ума

Люди вполне стойкие часто не выдерживают столкновения с ремонтными процессами. Очень уж это нервная история.

Пока ремонтируешь одну часть квартиры, другая уже портится. Если взяться за всю квартиру целиком, то бюджет будет коварно расти и итоговая сумма окажется в три раза больше запланированной (не верьте тем, кто скажет, «в два»). Если вы приглашаете бригаду — почти наверняка она «кинет», либо вы сами ее выгоните. Следующая бригада скорее всего откажется переделывать со словами «руки бы им оторвать». Если приглашаете одного мастера на все работы, даже если он не запьет, то по дороге возьмет параллельный заказ, а к вам будет приезжать, когда ему удобно. Остановлюсь здесь, пожалуй.

Как быть? Если умеете что-то делать сами, прекрасно, если нет — искать, искать мастеров, а когда найдете хорошего узкого специалиста, беречь его и приглашать только на тот участок работы, в котором он силен. Если попадутся симпатичные непрофессионалы, которые могут сносно покрасить стену, радуйтесь. Потому что идеально ровная стена может быть вам и не нужна.

Конечно, не всё так просто. Полезно представлять себе технологические процессы — в той степени, чтобы понять, где вам навязывают ненужные траты. Впрочем, хорошего мастера видно сразу: по разговору, по тому, как он делает замеры, составляет смету.

Далее можно прибегнуть к тем самым уловкам повседневности, о которых писал Мишель де Серто, когда предлагал создавать для выполнения задачи малые группы и быстро разойтись.

В нашем случае — поскорее справиться с нужным кусочком работы и проститься с мастером до лучших времен.

Базовые условия

Начнем с основного: стены, полы и потолки. Если они будут отремонтированы и чисты, на этом, собственно, можно закончить: чем бы вы ни наполнили квартиру, будет неплохо.

Давно известно, что стены можно покрасить в белый цвет, и станет гораздо лучше. Станет. И это далеко не глупая идея.

Более продвинутые слышали, что белый-то он белый, но не совсем. Тут мы вступаем в азартные процессы колеровки, когда замираешь над палитрой, где белым кажется каждый прямоугольник. Сгущенка, лилия, жасмин, сахарная вата, пудра, первый снег, топленое молоко, сливочное масло, яичная скорлупа, слоновая кость, пломбир и так далее и тому подобное, пока не ткнешь в тот самый нужный, единственный цвет. Стыдно напоминать, что белый может быть теплым или холодным.

И такой белый никогда не надоест.

Полы могут быть какие угодно (некоторую неприязнь вызывает только линолеум), но в них должна быть своя прелесть.

Ванная комната с советским названием «санузел» — всегда дорогое удовольствие. Тут многое зависит от бюджета, но есть minimum minimorum: унитаз, раковина и сама ванная. Если вы делаете душевую кабину, внимание: здесь много подводных камней. Что касается обычной сантехники, то она должна быть либо новая, либо чистая.

На всё, что связано с кранами, смесителями, вентилями муфтами, подводками, шлангами и прочим, скупиться не стоит. Пусть это будет хорошего качества. Sic! Хорошее — не всегда дорогое (а в случае с сантехникой — порой запредельно дорогое), но все же ниже какого-то уровня лучше не опускаться. Есть такой принцип: верхняя планка по нижней границе (премудрость эта годится и в обычной жизни).

«Бедно, но чисто»

Эту поговорку я впервые услышала от одной танцовщицы из Барселоны. Помню, я попала в ее квартиру: несколько огромных комнат, мраморные полы, мало мебели, какой-то старинный буфет. «Pobre, pero net», — сказала она, заметив мой восторженный взгляд. Бедно? Вот это — бедно?

Сейчас я понимаю, что под бедностью ей виделась пустота. Интерьер действительно можно было назвать ненаполненным, но уж никак не бедным.

«Бедно, но чисто» — категория, скорее, нравственная, чем эстетическая.

В пьесе Островского «Трудовой хлеб» девушка-сирота Наташа ждет в гости молодого человека, в которого она влюблена, но он окажется потом обманщиком и мотом.

Наташа: Кажется, здесь все в порядке, все чисто. Бедненько немного, ну да что же делать, пусть в чем застанет, в том и судит.

Евгения: Ведро, самовар… конфузно как-то.

Наташа: Нет, зачем конфузиться! это глупо. Чисто, опрятно, чего ж еще! Мы живем по средствам, трудами; нам и жить лучше нельзя. Он поймет, если у него ум есть. Ну, на какие деньги, на какие доходы мы с тобой можем иметь квартиру хорошую и разодеться по моде? Странно от нас и требовать этого. Бедно, действительно, да откуда ж, Женечка, богатства-то нам взять! Кто посмеет от нас требовать, чтоб у нас богато было! Чисто, опрятно – и довольно. Ты не конфузься, не теряй своего достоинства! Наша бедность – гордость наша! Мы ею гордиться должны. Милая Женечка, мы с тобой хорошие, добрые девушки; что мы бедны – мы не виноваты; забудь эти стены и представь себе, что мы королевны во дворце.

Мораль: люди, которые зарабатывают на хлеб своим трудом, не должны стесняться бедности; главное чистота, не только жилища, но и помыслов и намерений. Если вы честны перед собой, возьмите на вооружение эту концепцию. Но тогда — чтоб уж действительно чисто.

Продолжение следует…