Памяти Елены Владимировны Душечкиной Старая рецензия Михаила Строганова с новыми комментариями

Когда человек умирает, 
Изменяются его портреты. 
По-другому глаза глядят, и губы 
Улыбаются другой улыбкой.

Может быть, оно и так. Хотя это больше «как посмотреть». В данном случае для меня — ничего не изменилось. Только её не стало. Её не стало — а мир не перевернулся. От этого выть хочется.

По предложению редакции я возвращаюсь к своей старой рецензии на самую знаменитую книгу Елены Владимировны — книгу о ёлке (три издания, общий тираж 8 тысяч). В свое время эта рецензия появилась в журнале «Новое литературное обозрение» в сильно урезанном виде, который я сам санкционировал под нажимом редактора, не сообразив, как сильно меняются акценты и оценки при таком сокращении. Хорошо, что из-за этих сокращений рецензия тогда задержалась в печати, и Лена попросила меня прислать её до выхода в свет. Я и послал — в первоначальном виде, который теперь публикую, ничего в нём не изменив¹.

Трудное дело рецензента. Я бы эпиграфом его жизни поставил стихи, как известно, Пушкина (а кого ж ещё?):

Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьёй,
Задернул траурной тафтой.

Но на этой книге рецензент отдыхает, потому что может эту книгу хвалить без зазрения совести и даже может сказать: эту книгу надо читать всем. Во всяком случае, всем тем, кто не просто совершает те или иные поступки, но и ещё обдумывает их, кто стремится понять, почему он совершает те или иные поступки. И для таких людей книга очень полезна: эти читатели узна́ют из неё, почему они ежегодно празднуют ёлку и как это празднование установилось.

И любой читатель будет покорен обилием материала: рассказами, как и из чего готовили украшения, как их развешивали, чем венчалась ёлка, как возникал обычай ёлочных подарков, как сочинялись пособия по проведению ёлок. Обилие и разнообразие материала столь велико, что профессиональный читатель всё время отвлекается от своих профессиональных интересов в развлекательно-увлекательные стороны и постоянно ловит себя на этом, возвращая к профессиональному чтению.

Ведь для профессионального читателя книга полезна в первую очередь как весьма продуктивный опыт в сфере cultural studies, как говорят на диком Западе, или в сфере нового историзма, как принято теперь говорить у нас. Однако от тех работ, которые были выдвинуты в качестве программных исследований в рамках этого нового историзма, книга Е.В. Душечкиной отличается весьма существенно, и в первую очередь по своей теме. Следует помнить, что книга посвящена не литературному быту, не литературе в её взаимоотношениях с другими формами идеологии (политикой, эзотерикой). Речь в книге Е.В. Душечкиной, как знает читатель уже по её названию, идёт о столь привычном и знакомом, что о нём, казалось бы, и говорить нечего — всё и так известно.

Так вот, книга для профессионального читателя интересна в первую очередь методологически, хотя сам автор нигде не декларирует своих каких-то методологических установок. Ясно, что это совсем не филология, но и не «около-филология» — не литературный быт. Ясно, что эта работа не принадлежит к культурно-историческим штудиям в литературоведении: в центре её внимания вовсе не литературные тексты. В центре внимания её — массовое сознание в его эволюции на протяжении двух столетий, когда в России появилась и утвердилась ёлка как праздник.

В книге описываются механизмы утверждения праздника ёлки, но к отчётливым формулировкам здесь Е.В. Душечкина (видимо, вполне сознательно) не стремится. Однако, уже априорно рассуждая, таковых механизмов могло быть два: или насильственное, государственное насаждение, или естественное, многолетнее и подспудное вхождение в быт, впоследствии признанное властью. С историей ёлки в XX в. всё ясно: здесь работали государственные механизмы подавления, которые сначала отменяли ёлку, потом насильственно (в обязательном и срочном порядке) вводили её. В отношении же XIX в. так просто не получается. Е.В. Душечкина указывает, что ёлка стала входить в русский обиход только на рубеже 1830—1840-х гг., но не пишет, почему это произошло. Конечно, немцы составляли огромную часть населения Петербурга и значительную — во всей стране. Конечно, они справляли свою Wiehnachtsbaum. Но почему русские вдруг переняли этот обычай? Е.В. Душечкина упоминает рассказ С. Ауслендера «Святки в старом Петербурге» (1912) о том, что первую ёлку установил и отпраздновал Николай Павлович в самом конце 1830-х гг. (с. 71). Так ли это было на самом деле, можно установить только по камер-фурьерским журналам; верить же на слово писателю не хочется, особенно учитывая ориентацию Николая на русские формы бытовой культуры.

Но, как дает основание судить некоторый материал, ёлка входила в русский обиход потихоньку и гораздо ранее. В дневнике А.Н. Вульфа описываются Рождественские праздники 1828 г. в Старице — уездном городе Тверской губернии:

«Мы уже наверное знали, что у полковника Торнау (командира стоявшего здесь Оренбургского уланского полка) будет накануне Рождества для детей Wiehnachtsbaum, или ёлка, и для взрослых бал»
(Любовные похождения и военные походы А.Н. Вульфа: Дневник 1827—1842 годов. Тверь, 1999. С. 67—68).

Вульф, как видим, комментирует, что такое Wiehnachtsbaum, вполне внятно: во-первых, «для детей», во-вторых, «или ёлка». Это значит, что праздник уже вошел в обиход. Конечно, следует учитывать, что Торнау был, видимо, из прибалтийских немецких баронов. Но русских старицких уездных дворян ёлка уже не удивляла. Вульф продолжает:

«Пришли праздники Рождества. Торнау, более любезный хозяин, чем полковой командир, дал нам очень приятный вечер накануне оного; мы много танцовали, а я кокетничал…» (с. 69).

Ёлку он не упоминает: он из детского возраста вышел и на ёлку глядеть не ходил, видимо, потому, что она не была для него особенным новшеством. Следует в этой связи напомнить, что до 4 или 5 декабря 1828 г. в Старицком уезде проводит время А.С. Пушкин. Туда же он приезжает на Крещенье в январе 1829 г. Это вставит под сомнение суждение Е.В. Душечкиной о том, что:

«вряд ли Пушкину когда-либо пришлось видеть ёлку на Рождество или же присутствовать на посвященном ей празднике» (с. 68).

Меня, впрочем, здесь не конкретное уточнение интересует, а обнаружение механизма вхождения праздника ёлки в русский быт. Видимо, прежде чем питерские журналы заговорили о ёлке, она потихоньку да полегоньку завоёвывала громадные пространства России. Иначе бы она не смогла утвердиться в столь молниеносные сроки: с начала и до конца 1840-х гг.

Второе принципиальное в методологическом отношении значение книги Е. В. Душечкиной состоит в раскрытии механизмов современного мифообразования. Во-первых, в работе самым обстоятельным образом по-казано, как формируются мифы о людях, связанных с историей праздника ёлки (П.П. Постышев, В.И. Ленин), — эти разделы читаются как детективные истории, что, конечно, хорошо: книга на самом деле увлекательно написана. Но значение этих разделов в том, что они учат, как следует писать о современном мифообразовании.

Во-вторых, не менее обстоятельно представлены в книге и пути формирования новых мифологических образов: Деда Мороза и Снегурочки, — образов, разумеется, совершенно иных свойств, чем те, которые имеют под собой некую «реальную» основу. Впрочем, сравнивая эти два типа мифологических образов, поневоле задумаешься, что реальней: Дед Мороз, который каждый год приходит к нам с ёлочкой, или какой-то В. И. Ленин, ни реального облика которого, ни реального внутреннего мира мы так уже никогда и не узнаем?

По поводу же Деда Мороза можно добавить только одно: он имеет более глубокие корни в русской культуре. Напомню, что Н.А. Львов в поэме «Русский 1791 год» писал:

На подостланном фарфоре
И на лыжах костяных,
Весь в серебряном уборе
И в каменьях дорогих,
Развевая бородою
И сверкая сединою,
Во сафьянных сапожках,
Между облаков хоральных
Резвый вестник второпях
Едет из светлиц кристальных,
Вынимая из сумы
Объявленье от Зимы…
(Львов Н.А. Избранные сочинения. СПб., 1994. С. 166).

Здесь Дед Мороз ещё не назван, но уже вполне портретно описан. Он ещё связан со Святками (далее люди наряжаются на маскарады Зимы), но у него уже есть и сума, откуда можно вынуть не только «объявления», но и подарки. На этого предтечу Деда Мороза следует основательно взглянуть: он поможет понять, почему появился Дед Мороз и почему — именно такой.

Книга Е.В. Душечкиной хороша тем, что она не шумная. Исследовательские установки названы, но неназойливо. Приемы и методы спрятаны вглубь, а не продемонстрированы любовно и со всем увлечением неофита. Книга счастливо избежала (но тот, кто знаком с предыдущими работами автора, знает, что и не могла не избежать) новомодных слов и непонятных выражений, а осталась высоконаучной работой. Автор не пропагандирует себя, автор любит свой предмет. Это и есть настоящая наука, для многих непонятная.

***

Когда рецензия появилась в печати, мы говорили с Леной об этих урезках. И я тогда сказал, что мне вообще многое не удалось написать, в первую очередь — о логике её перехода от Фрола Скобеева к святочному рассказу, а от него — к ёлке. Лена согласилась, хотя, наверное, сама пони-мала эту логику. Ведь уже в это время она задумывала книгу о Светлане, которая и завершила её святочный цикл.

В феврале 2012 г. Елена Владимировна была в Таллине на студенческой конференции — приглашённым лектором и диспутантом. И для университетской газеты она дала интервью, в котором, в частности, был вопрос, как она «выбирает темы для своих исследований». На этот вопрос Елена Владимировна ответила так:

«А темы… темы как-то возникают сами. И порою (хотя и не всегда) вытекают одна из другой. Так, все мои книги, по существу, возникли из одного зерна. Ещё в конце 1970-х годов я стала заниматься „Повестью о Фроле Скобееве“ (это рубеж XVII—XVIII веков) и обнаружила важность для неё святочного мотива: действие повести происходит на святках. Написала небольшую книжку.²

Святочная тема породила во мне интерес к святочному рассказу, колоссальному корпусу текстов, посвящённых событиям, произошедшим на святках и печатавшихся, главным образом, в святочных и рождественских выпусках периодических изданий. Этим в те годы ещё никто не занимался. Тема оказалась очень интересной. В результате получилась моя докторская диссертация, переработанная в книгу о становлении жанра русского святочного рассказа³. В процессе этой работы я обратила внимание на большую группу текстов о рождественской ёлке, и, как оказалось, русская ёлка, её история никогда не была предметом специального исследования.

В результате получилась книга «Русская ёлка: история, мифология, литература». Месяц назад она вышла вторым изданием. Из той же святочной темы выросла у меня ещё одна книга – о культурной истории имени Светлана⁴. Этим именем Жуковский назвал свою „святочную“ балладу. Имя героини баллады понравилось читателям, но крестить девочек Светланами было нельзя: его не было в православных святцах. И только после революции 1917 года оно стало распространяться, а позже входить в моду, так что в 1960-х годах стало одним из самых употребительных женских имён. Из чисто „литературного“ имени оно превратилось в обычное, общеупотребительное имя. Вот так и получились четыре моих книжки. Работать над ними было чрезвычайно интересно. И я, несмотря на то, что знаю их недостатки, сама их люблю. Ну, а статьи часто вырастали из докладов, лекций, конференций и пр. Это всегда особая история. Сейчас, например, я уже несколько лет связана с изданием полного собрания сочинений Н. С. Лескова — замечательного и, к сожалению, ещё мало изученного и далеко не полностью изданного писателя»⁵.

Я намеренно не оборвал цитату перед Лесковым. Ни я никогда не учитывал, ни Лена, видимо, не учитывала того, что и Лесков-то мог стать актуальным для неё тоже потому, что среди его произведений важное ме-сто занимают святочные рассказы. Но не только Лесков, который развивался вместе с «Ёлкой», многие другие «послесветкины» работы (Лена всегда только так и называла эту книгу: «Светка» или «Моя Светка») из этого окружения возникли и выросли⁶.

Глядя сейчас на этот ряд, понимаешь, что вся эта цельность исследовательского проекта как будто была кем-то удивительным образом заранее продумана и расчислена. Все детали были расставлены по своим местам заблаговременно и лишь для нас открывались постепенно, чтобы мы могли пережить это явленное нам «чудо рождественской ночи».

Глядя сейчас на этот ряд, понимаешь, что эта внутренняя гармония и цельность отражали будто заранее продуманный и промысленный кем-то жизненный путь. На эту гармонию и цельность, на эту самодостаточность не могли повлиять никакие внешние (общественные и политические в том числе) факторы и происшествия.

Глядя сейчас на этот ряд, понимаешь, что работа Е. В. Душечкиной была у нас единственным реальным противовесом той «пасхальной» концепции русской культуры, которая в славянофильской традиции определяла эту последнюю как противоположность «рождественской» культуре Запада. Святочный (рождественско-крещенский) цикл занимает, как из книги в книгу показывала Е.В. Душечкина, такое огромное место в нашей культуре, что не заметить его мог только такой человек, который сознательно ангажировал себя в пользу той или иной теории.

Глядя сейчас на этот ряд, понимаешь, что… какая гармоничная, какая светлая, какая чудесная жизнь!

Последний раз мы переписались с Леной в связи со смертью Славы Кошелева и дали друг другу слово переписываться регулярно. Вот и всё⁷.

________________________________

¹ Строганов М. Рец.: Душечкина Е. В. Русская ёлка: История, мифология, литература. СПб.: Норинт, 2002 // Новое литературное обозрение. 2004. № 1 (65). С. 399–401. См. также: Душечкина Е. В. Русская ёлка: История, мифология, литература. 2-е изд. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2012; 3-е изд. 2014; Душечкина Е. В. Дед Мороз и Снегурочка // Отечественные записки. 2003. № 1.

² Душечкина Е. В. Стилистика русской бытовой повести XVII века: (Повесть о Фроле Скобееве): Учебный материал по древнерусской литературе. Таллин: Таллинский педагогический институт им. Э. Вильде, 1986; Душечкина Е. В. «Повесть о Фроле Скобее-ве»: литературный и историко-культурный аспекты изучения: Учебное пособие. СПб.: СПбГУ, 2011.

³ Русская календарная проза: Антология святочного рассказа. Учебные материалы по спецкурсу / Автор предисловия и составитель Е. В. Душечкина. Таллин: Таллинский педагогический институт им. Э. Вильде, 1988; Душечкина Е. В. Русский святочный рас-сказ: становление жанра. СПб.: СПбГУ; Языковой центр СПбГУ, 1995. Ср. также сопровождающие издания: Петербургский святочный рассказ / Составление, вступительная статья и примечания Е. В. Душечкиной; Послесловие Л. Я. Лурье. Л.: Петрополь, 1991; Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы / Составление, примечания и вступительная статья Е. В. Душечкиной и Х. Барана. СПб.: Художественная литература, 1993.

⁴ Душечкина Е. В. Светлана: Культурная история имени. СПб.: Издательство Европей-ского университета в Санкт-Петербурге, 2007.

⁵ Елена Душечкина: очень жаль, что обычай семейного чтения исчез: Интервью. 4 фев-раля 2012. URL: http://phil.spbu.ru/o-fakultete-1/o-nas-pishut/elena-dushechkina-ochen-zhal-chto-obychai-semeinogo-chteniya-ischez/.

⁶ Душечкина Е. В. Это странное «чу!..» (О междометии чу в русской поэзии) // Фольклор, постфольклор, быт, литература: Сборник статей к 60-летию Александра Фёдоровича Белоусова. СПб.: СПбГУКИ, 2006. С. 333—343.

⁷ Мы никогда не увидим её книги о детском творчестве, которая должна была по-своему продолжить эту праздничную тему: Душечкина Е. В. 1) Детское творчество как результат восприятия текстов // Восприятие художественного текста: Тезисы конференции-семинара / [Отв. ред. Е. В. Душечкина]. Таллин: Таллинский педагогический институт им. Э. Вильде, 1979. С. 11–15; 2) «Если рядом друзья настоящие…» // Архив петербургской русистики. К 60-летию Павла Анатольевича Клубкова. URL: http://www.ruthenia.ru/apr/textes/klubkov60/dushechkina.htm/; 3) «Если песенка всюду поётся» // Музыка и незвучащее: [Сборник]. М.: Наука, 2000. С. 226–239; Elementa: Jour-nal of Slavic Studies and Comparative Cultural Semiotics. 2000. Vol. 4. P. 22–235; Детские чтения. 2013. Т. 3, № 1. С. 148165; 4) «Если хочешь быть здоров»: Идея здоровья в советской детской песне // Studia literatura Polono-Slavica. 6. Morbus, medicamentum et sanus – Chvoroba, lek i zdorowie — Болезнь, лекарство и здоровье – Illness, Medicine and Health. Warszawa: Polska Akademia Nauk; Institut Slawistiki, 2001. S. 399–412; 5) «Чтобы тело и душа были молоды…»: Тема оздоровительной профилактики и здоровья в советской детской песне // Детские чтения. 2014. Т. 5, № 1. С. 190–200; 2) Детское творчество как результат восприятия художественного текста // Детские чтения. 2018. Т. 13, № 1. С. 153–163.