«Культурология ремонта» Ирины Глущенко
Фрагмент новой книги. Часть 5

Франция

Франция делится у меня на детскую и взрослую. Детская началась с французской школы и была книжной, написанной в Passé simple, времени в котором уже сто лет как никто не говорил, кроме учеников московской спецшколы; или суперсовременной, как казалось нам, когда мы пожирали глазами французских школьников, которых иногда заносило на нашу планету.

В первом классе у нас была елка. Мой костюм по тогдашним понятиям не очень подходил для девочки: костюм мушкетера. Ничего удивительного, он достался мне от двоюродного брата. Выжила только картонная шляпа, обклеенная черной бумагой. А когда-то был и камзол с марлевыми рукавами, на которые были нашиты разноцветные шелковые ленточки, и чешки, украшенные капроновыми бантами. Уместнее были бы ботфорты, но ботфортов не нашлось… Зато имелась шпага, настоящая железная шпага, можно только гадать, откуда она взялась, и красная шелковая перевязь, украшенная золотой бахромой.

Мне было семь лет, я еще не читала «Трех мушкетеров», но шпага и шляпа навсегда сделали свое дело.

Уже потом я прочитала эту книгу, потом еще и еще раз, а потом делала так: доходила до конца, закрывала и тут же возвращалась к началу, когда еще ничего не произошло, и госпожа Бонасье не умерла, и Фельтон не зарезал Бэкингема, и миледи не отрубили голову, а д’Артаньян выезжал из своего дома и прощался с отцом.

«Только мужеством — слышите ли вы, единственно мужеством! — дворянин в наши дни может пробить себе путь. Кто дрогнет хоть на мгновение, возможно, упустит случай, который именно в это мгновение ему предоставляла фортуна».

Толстый том в твердом розовом переплете. Картинки, которые я знаю наизусть. Мифическая Гасконь. И гасконцы — самые храбрые, самые преданные, самые выносливые. Лучше гасконцев нет никого на свете.

Взрослая Франция возникла много позже и не сильно отличалась от детских представлений. В настоящей были гостиницы с пыльными портьерами и старинными ванными, комнатки, оклеенные дешевыми обоями в розах, мансарды с облезлыми деревянными шкафчиками и кукольными умывальниками, широкие кровати с валиками вместо подушек.

«Запомните, дети: ville, mille и город Lille” — только в этих трех случаях “ille” читается не как «ий», а как «илль», — объясняла нам учительница.

«Ты жила во Франции?», — спрашивали меня французские девочки, из тех, что приезжали в нашу школу.
«Нет, не жила и не была».

Город Лилль. Вот он приобрел плоть: красные с золотом дома, нежное мясо в темном соусе, длиннющий хлеб.

Лилльский палач, заклеймивший миледи, жил именно здесь.

Я всё искала «уединенный и унылый» домик на окраине. Атос тоже искал дом палача, но никто не хотел показать. Пока не поняла, что искал-то он его в Бетюне!

От Лилля до Бетюна сорок минут на поезде.

Говорят, в Бетюне часто бывают русские туристы — самые, пожалуй, страстные поклонники французских мушкетеров. Именно они выспрашивают в местном туристическом бюро, где же находится монастырь кармелиток, в котором миледи отравила Констанцию Бонасье.

Но никакого монастыря кармелиток здесь нет.

Бетюн запомнился горячим козьим сыром и белым вином.

«Пейте, это вино придаст вам силы! Пейте! И она поднесла рюмку к губам молодой женщины, которая машинально выпила».

Впрочем, Бетюн по-своему помнит миледи: на вывеске «Milady coiffure» изображена кудрявая женская головка, подходящий символ для парикмахерской, где вместе с волосами отрежут и голову.

Но это будет позже, а пока что миледи назначает Рошфору место встречи.

— Итак, где вы меня будете ждать?
— Дайте минутку подумать… Да вот где: в Армантьере.
— А что это такое — Армантьер?
— Небольшой городок на реке Лис.

Рошфор боится, что не запомнит. Просит, чтобы миледи написала это название на бумажке. Бумажка выпадет из его шляпы, конюх подберет, а Д’Артаньян отдаст за нее полпистоля.

«Армантьер, — прочитал Портос. — Армантьер… Не слыхал такого места».

Армантьер и в XVII веке был глушью.

Бумажка с надписью Армантьер. Я охотно использовала это название, когда мы в детстве играли в города.

Армантьер находится как раз между Лиллем и Бетюном.

Был будний день, но по случаю католического праздника, на улицах не было ни души. Все двери, магазины, и почти все рестораны были закрыты.

Дома здесь из красного кирпича — старинных зданий не осталось, разбомблены во время Первой мировой войны.

Я не знала, что города могут быть так пусты.

Если Бетюн потряс, то Армантьер озадачил.

Хотя бы увидеть Лис (он, кстати, оказался женского рода).

«Река Лис?.. Я позову своего коллегу», — сказала сонная девушка в супермаркете, торгующем пластмассовыми ведерками, и мужчина долго объяснял, что нужно пройти метров 50, всё прямо, потом через мост, и там, пожалуйста, будет река.

Узенькая и мирная река Лис (неужто на ее берегу совершилась казнь?) с цветочками на склонах.

Здесь миледи завершила свой злодейский путь.

В детстве я не жалела миледи и с жаром объясняла двоюродному брату, что она была очень плохая. «Всё равно, казнить женщину…», — возражал он.

I am lost! — прошептала по-английски миледи. – I must die!..
— Где я умру? — спросила она.
— На том берегу, — ответил палач.

Впрочем, Дюма, кажется, переборщил с драматической и долгой переправой через Лис. Река-то узкая.

«Во время переправы миледи удалось распутать веревку, которой были связаны ее ноги; когда лодка достигла берега, миледи легким движением прыгнула на землю и пустилась бежать.
Но земля была влажная; поднявшись на откос, миледи поскользнулась и упала на колени».

Склоны Лис и впрямь круты.

Сейчас по берегам Лис ходят группки школьников и катаются велосипедисты. По реке плывут черные утки.

Дюма сделал родиной своего героя город Тарб, хотя Тарб не имеет отношения к месту рождения настоящего д’Артаньяна. Он родился в окрестностях города Ош.

Именно этот город считается родиной д’Артаньяна, именно здесь ему стоит памятник.

«Обогните собор, господа, и увидите лестницу. Он там — на третьем спуске».

Каменный д’Артаньян на лестнице невысок и грустен. Из-под плаща торчит шпага.

Кто это? Литературный персонаж или его прототип? На памятнике выбито только D’Artagnan.

Ступеньки лестницы ведут вниз. Здесь начинается путь на Сантьяго де Компостела, к останкам Святого Иакова. Туда можно прийти разными путями, но один из вариантов — начать свое паломничество в Оше. Вот так, спуститься и идти по стрелочкам. Без фляги с вином и котомки с хлебом будет трудно.

Надо было как-то добраться до деревни Люпиак. Автобусы туда не ходят.

— Что вы там собираетесь делать? — спросил таксист.
— Найдем замок д’Артаньяна. Знаете такого?
— Да, я смотрел мультик.

И разве можно было объяснить, что мы навсегда, с детства, запомнили этого юношу с крючковатым, но тонко очерченным носом, и я могла бы с закрытыми глазами приготовить чудодейственный бальзам, если бы только знала, где берут розмарин.

Гасконский пейзаж — поля, виноградники, лошади, замки. И вдруг накатилась средневековая деревня. Улица быстро стала полукруглой площадью, в конце которой стояла церковь. Остановите скорей, это Люпиак. Мне не терпелось остаться с ним наедине.

Сама церковь стояла на месте прежней, сгоревшей. Кажется, у местного кюре д’Артаньян обучался латыни. Что еще? Общественные туалеты, магазин, банк, колодец, школа. Деревня узкая: если заглянешь за дом, улица обрывается, как декорация, обнажая роскошные поля.

И когда выяснилось, что от Люпиака до замка Кастельмор никак не доедешь, и единственный способ попасть туда — это пойти пешком, всё прямо и прямо по дороге, километров пять или шесть, потом направо, указатель есть один маленький, его можно и не заметить, это же не музей, а частная собственность, мы зашли в деревенский магазин. Бутылка вина, хлеб и сыр — во Франции этого достаточно, чтобы дойти, куда угодно.

Дорога совсем не изменилась. Это был край света — синее небо, жаркое солнце и пустота. Дорога вдруг превратилась в аллею. Еще чуть-чуть — и всплыл столбик с надписью Castelmore.

Я разглядывала его по кусочкам. Вот красноватая черепица. Желто-коричневые стены. Белые глянцевые ставни захлопнуты. Огромный куст гортензий у входа. И тут же, справа от двери, мемориальная доска. «Здесь, около 1615 года, родился д’Артаньян. Настоящее его имя Шарль де Батц. Он был убит при осаде Маастрихта в 1673 году».

Сердце упало.