Марин Бодаков Портрет умирающих страниц
5 марта с.г. в престижной софийской галерее «Райко Алексиев» в Софии художник Юлиян Табаков представил выставку «Портрет на умиращ титан» (Портрет умирающего титана).
На двух противоположных стенах в быть может крупнейшем выставочном пространстве столицы размещены гигантские фотографии сгоревшего леса. В центре зала — три пустых постамента разной высоты. За залом — пустота. Стена.
В фойе «Райко Алексиева» стоит кресло с накинутой на него звериной шкурой, а сбоку на декоративных подложках лежат черепа охотничьих трофеев. Напротив расположены в ряд множество черепов животных, среди них и человеческие. В посетителя, если он вообще ее заметит, метит красная световая точка снайперской винтовки…
Во время открытия инсталляции прозвучала «Дидона и Эней» Пёрселла, а тени посетителей скользили меж обугленными деревьями.
Юлиян Табаков (1975 г. р.) — культовая фигура софийской артистической сцены. Когда он останавливается в Болгарии, конечно. Но понимаем ли мы, что он сделал посредством этой опаляющей инсталляции?
Вроде бы «Портрет умирающего титана» иллюстрирует катастрофу глобальной экосистемы. Это является удобной интерпретацией, суживающей и обезболивающей масштабы нашей ответственности. Я, однако, предпочитаю интерпретировать инсталляцию как катастрофу культуры.
Я уверен, что Юлиян Табаков добавит свою подпись под словами крупнейшей современной болгарской поэтессы Екатерины Иосифовой (1941 г. р.), сказанными по поводу удачи:
Первая[1] это
не принадлежать к племени охотников.
Вторая —
не принадлежать к охотникам племени.
Здесь речь идет уже не об экологии. Три пьедестала в центре выставки — и страны — пусты. В последние недели в Болгарии идет отстрел авторитетов. Инфлюенсеры отстреливают знаковых фигур культурной элиты страны. Отстреливают тех, кто перешли невредимыми через знаковую дату 10 ноября 1989 г., когда после падения режима диктатора Тодора Живкова начался процесс демократизации страны. И все из тех, кто еще с 70-х годов вносил вклад в делегитимацию того правления.
Ящик Пандоры открылся по следам шумного успеха молодой болгарской актриссы — Марии Бакаловой, в «Борате 2», продолжении одиозного фильма Саши Барона Коэна. Бакалова стала первой болгарской актриссой, номиниранной на «Золотой глобус» и «Оскар»; то время она получила еще ряд номинаций и призов. Ее учитель в софийской театральной и киноакадемии проф. Иван Добчев однако остался скептичным к ее успеху — и тотчас стал жертвой самой банальной cancel-культуры, будучи обвиненным в мизогинии, сексизме и тухлом элитаризме.
Я сам замечаю патернализм в болгарской культуре и возмущен им, но также и смешение справедливого и несправедливого возмущения. (И… поскольку речь зашла об опустевших постаментах, в Софии нет ни одного памятника женщине.) Но, по-моему, обвинения в сексизме превратились в алиби чего-то другого. И прелестная Мария Бакалова попала в западню собственных защитников, которым было удобно свести претензии к ней к тому, что она — женщина. Все сложнее. Просто сегодня каждого можно обвинить в чем угодно. И военные действия на культурном фронте уже ведутся каждым против каждого.
Бесспорно, «Борат 2» — феномен культуры, довольно отдаленной от болгарской и европейской культур, но ккоторой гуру модного лайфстайла неистово стремятся. Страна с шестимиллионным населением, но с актрисой, номинированной на «Оскар» — как не позавидовать!.. Бурлеск, мокьюментари или какой бы там ярлык ни навесить, это все равно пошлая критика пошлости.
Анархистка Екатерина Иосифова сказала бы по этому поводу:
Чего смотришь,
это не еда, это там —
кулинарное шоу.
Екатерина Иосифова
Это вроде бы конфликт «молодых» и «старых». В нем к данному моменту намного шумнее те из болгар, кто живет на цивилизованном Западе и с особенной тщательностью следит как в Софии подвергаются деформации считающиеся ныне универсальными и прогрессивными принципы политической корректности, из-под одеяла которой торчат ноги реальности. И в стране, и заграницей есть люди, которые воспринимают себя как восходящую элиту, которой сразу следует получить свое — она в достаточной мере тренировалась на проектах, грантах; время уже пришло… Остроумие ценнее правды и истины.
Однако я уже не молод, и дебаты в соцсетях кажутся машиной времени: пафос комсомольцев как на партийных собраниях 80-х годов на ХХ века… Упомянутые дебаты, разумеется, не выходят за рамки дигитального пространства, так как, чтобы говорить лицом к лицу, требуется смелость… Это уже другой вопрос, что у молодых политических активистов, от которых ожидают сопротивление режиму Бойко Борисова, оказывается, немало прорех и пустот в эстетическом образовании. И в историческом.
Что получается? Большинство против меньшинства. Люди, которые гладят по шерсти популярную культуру, против людей, кто ее гладят против шерсти. Лайфстайл-журналисты против академических деятелей. И все больше молчунов, которые остерегаются народного гнева. И дивятся професионализации морального возмущения.
Очень странно спустя почти век наблюдать «Восстание масс» Ортега-и-Гассета вживую. Тем более, что если трибуны масс и знают этот знаменитый текст испанского философа, знают из энциклопедий и кратких курсов… Какова элита, таковы и массы — хочется забрать свою шляпу и уйти ото всех.
Но не буду торопиться… Ясно одно: в болгарских культурных кругах господствует такой нарциссизм, что каждый верит в свое моральное превосходство, уничтожая как неудобные фрагменты собственной биографии, так и преувеличивая неудобные моменты биографий своих врагов. Критика проникается чувством мести, превращается в критику ради самой критики. И ей даже в голову не приходит быть самокритикой.
Не поливал.
Не кормил.
Не такой человек.
Не мой человек.
Именно это я пытаюсь сказать рядом с моей учительницей в поэзии Екатериной Иосифовой. И свести массы до конкретных людей. Как раз на днях, однако, поэт Стефан Иванов напомнил мне, что в одной своей лекции Ролан Барт упоминает, что сущность фашизма не в том, чтобы запрещать, а в том, чтобы понуждать говорить нечто. Только определенным образом и никаким другим.
Т.е., от меня ожидается обязательная похвала обаятельной старлетке за ее успех в Америке. Об искусстве и речи не идет. Если она меня не интересует, если я ее не хвалю, то я допотопен, ретрограден, завистлив, просоветской ориентации. А мои обвинители даже и не подозревают о вкладе ее учителя в европейскую театральную культуру и о том, что его постановки ставились всюду на Старом континенте — и давали толчок развитию театра вообще. И о том, что он бывал критичным как к женщинам, так и к мужчинам. Я чувствую себя глупо — раньше тотальная доминация Мосфильма, а теперь Голливуда. Тотальная и зеркальная. Третьего не дано.
Как мы докатились до этого? И каково место литературы во всем этом?
Бесспорно у нас в Болгарии тяжелая проблема с оперативной критикой. Налицо настоящая непоносимость к критике.
Я утверждал это и ранее: критика у нас всегда считает, что находится в состоянии кризиса и что ей нужно начинать все время с самого начала — новыми программами и манифестами. Это мы всегда пишем критику, а другие — авторы желчных пасквилей… Сегодня инфлюенсеры, которые пытаются раз и навсегда продиктовать дух эпохи, называют отстаивание критической позиции хэйтом. Любая попытка иерархизации — хэйт: главное — не качество, а успех. Лайки. Возможность примазаться к победителю. Провинциальная история.
Сегодня оперативная литературная критика встречается все реже, потому что и ее авторы полностью обескуражены. Для них уже вовсе нет места под солнцем по мнению публики, которая вовсе не выносит посредников, так как она сама все знает и знает только то, что подтверждает ее собственные мироустановки. И охраняет его со страшной силой. (Я в раздумье как можно перевести выражение «человек одной книги» на язык соцсетей…)
Писатели тоже не особенно заинтересованы в критике.
Сегодня оперативную литературную критику в Болгарии можно читать в очень немногих источниках — и, слава Богу, в таких изданиях, как уже 30-летнее «Литературен вестник» (Литературная газета), нельзя прочесть таких инфантильных характеристик книги, как «уникальная», «затрагивающая» и проч. А массовые издания в своих ревью сводят книги к товарам, которые слишком похожи друг на друга.
Как бы то ни было, я всегда считал как раз критику сердцевиной любого издания о литературе и культуре: иерархизация мира, очищение зерна от шелухи, культурной еды от кулинарного шоу. Поэтому, обходя инсталляцию Юлияна Табакова, я смотрел на обезглавленные пьедесталы — и на них я видел невидимые, отстрелянные издания о литературе и культуре в Болгарии. Отстрелянные критические авторитеты. Видел, например, журнал «Сезон» (Сезон) (1998-2003 гг.), который пытался печатать лучшее, а не самое правильное и правоверное.
Как я написал здесь в своей февральской колонке: сегодня амбиция посредственного — считать себя элитой. Сегодня каждый может опубликовать свое «бессмертное» произведение сразу в формате книги. Утверждать себя путем журнальных газетных публикаций — ненужная помеха на пути к успеху. Садоводство критика не нужно общелитературному пространству. Особенно, если у критика завидные познания по истории ботаники. И так все начинается с нас. С одной книги. Нашей.
Результатом всего этого оказалось то, что, если в начале Перехода каталог изданий для культуры и литературы был толщиной почти в палец, то теперь ему не дотянуть до печатного листа.
Поэтому я хочу обратить внимание лишь на одном издании о литературе в Болгарии.
Запомните имя пловдивского журнала «Страница» (Страница), основанного в 1997 г.
Пловдив — второй по величине город в Болгарии, и находится в полутора часах пути на машине от Софии. Он — любимое место поклонения софийских хипстеров. К ним в основном и была обращена программа масштабного проекта «Пловдив — европейская столица культуры» (2019 г.). Проект с, мягко говоря, сомнительным успехом.
В Пловдиве время протекает намного медленнее, чем в Софии. В т. ч. в отношении литературы. Здесь нет зависти к центру, а завидное спокойствие и хладнокровие к текущим литературным делам. И как раз в журнале «Страница» поддерживаются критические рубрики конкретных фигур, которые очень внимательно просматривают конкретные новые книги, ставят их в широкий контекст, замечают их проблематичность. Они глухи для писательского самомнения, издательских амбиций, шума кассовых аппаратов больших сетей книжных магазинов. Отложим в сторону конкретные оперативные рецензии. В журнале помещаются годичные обзоры, в которых, например, Гергина Кръстева (Кристева) рассматривает и упорядочивает целый год болгарской лирики. Авторы критических рубрик — такие исключительные фигуры, как Борис Минков, Младен Влашки и другие неподкупные представители академических кругов. Для журнала «Страница» пишет одна из самых серьезных фигур болгарского литературоведения — проф. Клео Протохристова. Тексты этих людей не подвластны актуальным литературоведческим модам. В них — зернышко скепсиса к звездам. Любовь к литературе. Озабоченная ответственность о беззащитных книгах, которые не спешат превратиться в товар.
Выход журнала держится на магии. Но он все еще выходит.
Вот этот журнал — «Страница» — я поставил бы на одном из пустых постаментов в инсталляции Юлияна Табакова. Потому что во времена хищных инфлюэнсеров этот журнал — критический авторитет: люди, которые пишут для него, — люди с прошлым и люди, знающие прошлое… И они рискуют своим именем наяву, а не в виртуальной мимолетности. Но не (под)брошу ли я журнал, своей безусловной похвалой, охотникам племени? Кто знает. Они вряд ли подозревают о его существовании.
Как бы то ни было, у Екатерины Иосифовой, которая очень давно не мелькала на литературных базарах, прекрасное стихотворение, озаглавленное «Кула» (Башня):
Отступают
в своем отвращении жрецы
по улицам вавилона говорят
на спутанном языке
ошибочные слова
не те значения
не те нюансы
в сущности нет нюансов
отступают жрецы
в башню
которые невежды снесут
И своим оппонентам, которые скажут, что сегодня нет жрецов, скажу лишь, что лишь один Бог может нас спасти. От нашего самодовольства, от нашей самодостаточности. Бог самокритики.
В т.ч. — и меня самого. Потому что и я не праведник. Да и не нужно мне быть им.
[1] Имеется ввиду удача (прим. переводчика).
Текст Марина Бодакова, перевод с болгарского Йордана Люцканова
