Татьяна Нефёдова Сельские поселения: право на жизнь

В рамках нашего проекта по информационному сотрудничеству с кафедрой территориального развития им. В.Л. Глазычева РАНХиГС. Мы представляем вашему вниманию републикацию интервью автора работ по проблемам социально-экономического развития городов и сельской местности России, лауреата премии имени А.А. Григорьева, Татьяны Нефёдовой, данного ей Библиотеке территориального развития.

Татьяна Нефёдова

Географ, главный научный сотрудник Института географии РАН, доктор геогр. наук.

Автор работ по проблемам социально-экономического развития городов и сельской местности России, лауреат премии имени А.А. Григорьева.

Татьяна Григорьевна, в своих исследованиях Вы отмечаете, что в России до сих пор не завершился процесс урбанизации, в то время как западные страны переживают следующую стадию – дезурбанизацию. Как бы Вы охарактеризовали пространственное развитие России в этом контексте, соотношение городских и сельских территорий советского периода и текущего времени?

Если говорить об укрупненной дифференциации России за последние 50 лет, то советские и позднесоветские тенденции сильно различаются. Советский период был ориентирован на развитие восточных районов, а постсоветские тенденции характеризовались «западным дрейфом» населения, как говорила Ж.А. Зайончковская (российский демограф, исследователь миграции. – прим. ред.) Кончились высокие надбавки на Севере, люди двинулись в западные и южные районы. При этом в 1990-х ехали и в города, и в сельскую местность, а в 2000-х – преимущественно в города. Наиболее активная урбанизация была в середине и второй половине ХХ века, она подпитывалась мощной индустриализацией, в том числе послевоенной. К концу советского периода рост крупных городов замедлился, но тут грянули 90-е, и население поехало из северных и восточных регионов в европейскую часть. Добавилось и русскоязычное население бывших советских республик. Получить жилье в городах было сложно и дорого, ехали в сельскую местность, но ближе к городу. Поэтому сельское население в начале 90-х увеличилось, некоторые региональные власти даже целенаправленно расселяли мигрантов в села. Из крупных городов также уезжали из-за кризиса, отсутствия продуктов. Произошла временная, кризисная дезурбанизация, которая формально усилилась тем, что множество поселков городского типа в связи с наличием некоторых преференций по землепользованию, налогам перевели в статус сел. Это дало России статистическую прибавку в два миллиона сельских жителей. О том, что это было временное явление, говорит тот факт, что к концу 90-х ситуация стала меняться. Жить в сельской местности было сложно, работы не было. Вновь усилились потоки мигрантов из сельской местности в города.

Последние 20 лет население активно уезжает из малых городов и сельской местности. Урбанизация в России не завершена, она затянулась. Современная институциональная и экономическая система способствует тому, что растут благодаря миграциям только крупные города. Есть слабый ручеек дезурбанизации – переезды из крупных центров в отдаленные деревни, но это скорее энтузиасты. Гораздо заметнее процессы субурбанизации – переезд в ближайшие к городу пригороды в собственные коттеджи или на дачи. Некоторые горожане могут жить на дачах недалеко от Москвы круглый год, при этом квартира в городе периодически используется или сдается. Но говорить о полном переезде и освоении сельских пространств не приходится.

Как бы Вы оценили существующее положение сельских территорий, насколько они изменились с советского периода, какие тенденции развития можно проследить?

После столь длительной урбанизации, которая продолжалась почти весь век, человеческий потенциал сельских территорий, особенно в Нечерноземье, сильно истощился. Если вокруг Московской области в начале ХХ века плотность населения была свыше 30 человек на квадратный километр, то сейчас она колеблется от пяти до десяти человек и даже меньше. При мелкоконтурности угодий крестьяне и раньше не могли себя прокормить и жили, особенно вокруг Москвы, с помощью дополнительных промыслов: лесного, ткацкого, валяльного. Многие уезжали на временные заработки на юг или в города.

Другой важный фактор – география сельского хозяйства. Еще в начале ХХ века сформировалось разделение труда между северными и южными территориями: в южных районах было товарное хозяйство, оттуда шло зерно, в том числе на экспорт. В лесной зоне был недостаток продовольствия, оно завозилось с юга, чтобы кормить Москву и Петербург, угодья здесь малоплодородные. Такое территориальное разделение труда было вполне разумно с точки зрения экономики, но советская власть во второй половине ХХ века пыталась выровнять масштабы сельского хозяйства, вкладывая огромные деньги в Нечерноземье. Это дало некий эффект, но продуктивность на этих землях была низкая. К концу советского периода уже было ясно, что большая часть колхозов и совхозов здесь реально убыточна, но существовали они на огромных дотациях: по некоторым оценкам, на один рубль продукции 80 копеек составляли дотации государства. Сельское хозяйство искусственно поддерживалось в этих северных районах, и в этом тоже было большое отличие от западных стран. В 90-х эта мощная поддержка сельского хозяйства за счет нефтедолларов закончилась, большая часть колхозов и совхозов в Нечерноземье оказалась в очень тяжелом положении, и многие не выжили. А это – отсутствие привычной занятости, что тоже выталкивает население в города. В результате в Нечерноземной зоне осталось менее 30%, в некоторых районах даже менее 20% населения, которое было в начале ХХ века. Это катастрофическая депопуляция. И дело не только в числе жителей. Когда целый век уезжают молодые и самые активные, ухудшается человеческий потенциал: остаются преимущественно пенсионеры и единицы работоспособных людей.

• 

• 

Само сельское хозяйство тоже в постсоветские годы резко сдвинулось к югу и с 2000-х стало быстро возрождаться на юге европейской части России и Сибири, потому что там было выгодно растениеводство, особенно производство зерна, лучше сохранился человеческий капитал. Наличие кормов и работников способствовало восстановлению животноводства. Многие колхозы сохранились, хотя и поменяли название. Туда же, кстати, стремились мигранты с Севера, Востока, из бывших советских республик, где-то даже увеличилось количество населения. Несмотря на отток в города, который тоже наблюдался, истощения человеческого капитала в сельской местности там не было. В результате вновь произошло территориальное разделение труда в сельском хозяйстве, которое сейчас по большей части опирается на южные регионы.

Есть еще один важный для России фактор. У нас огромная территория и редкая сеть городов. Если сравнивать с Европой, там в среднем расстояние между городами 30-60 километров, у нас даже в европейской части России, за пределами Московской области – 180 километров между большими городами (более 100 тысяч человек). А именно большой город оказывает сильное влияние на окружающую сельскую территорию. Там и дорожная сеть гуще, из города идут инвестиции, в пригороды (не только в города) при урбанизации стягивается население из периферийных районов, там сохраняется человеческий потенциал. Поэтому специфика России, особенно в Нечерноземной зоне и восточных районах, заключается в том, что у нас при разреженности больших городов огромные различия между пригородами и периферией внутри регионов. Это влияет и на сельское хозяйство.

Как «западный дрейф» повлиял на состояние сельской местности восточной части России?

На юге Западной Сибири есть весьма успешные районы: Новосибирская, Омская область, Алтайский край. И они гораздо успешнее, нежели Нечерноземье. Например, Нечерноземье всегда гордилось производством льна. Сейчас здесь выращивается очень небольшое его количество, зато эта культура перешла на восток – например, в Алтайский край. Там вполне благоприятные почвы, хотя население оттуда тоже уезжает.

С Дальним Востоком несколько сложнее. Там работают китайцы, а местное сельское население уезжает в города. По статистике, большая часть населения едет если не на запад России, то в столицы регионов. И эти столицы – как соборы в пустыне, а местность вокруг пустеет. Были попытки привлечь население, укоренить, в частности программа «Дальневосточный гектар». Но, во-первых, гектара мало, чтобы заниматься настоящим хозяйством, и потом важно, где его дают. Эта программа затихла, а главной проблемой Востока так и осталась потеря населения, как и в Нечерноземье.

Что могло бы удержать сегодня население в сельской местности?

Очень модная идея – создание комфортной сельской среды. Много выступлений, мнений, различных программ. Что такое комфортная сельская территория? Прежде всего это условия для жизни. Конечно, жизнь в сельской местности имеет массу преимуществ: это и близость к природе, и иной темп жизни, и другая социальная среда. Именно это держит тех, кто там еще остался, несмотря на все сложности, и ради этого многие горожане хотели бы жить в сельской местности. Но ведь этого мало! Должны быть комфортные условия жизни в собственном сельском доме. Если старшее поколение привыкло, особенно старики, жить с печкой, дровами, водой из колодца, то молодежь отказывается жить в таких условиях, а горожане попросту не смогут. Если вы приедете в Белгородскую область или Краснодарский край, увидите прекрасные каменные дома с водопроводом, газом, большим собственным участком. И люди там довольны, никуда не хотят уезжать. Но если говорить о Нечерноземье, откуда больше всего уезжают люди, то за пределами пригорода вы увидите только деревянные дома с печным отоплением, в половине деревень нет газа. Даже если труба подведена к деревне, то несколько метров до конкретного дома – неподъемная сумма для сельского жителя. Дороги за пределами основных трасс ужасные, Интернет далеко не везде. Это стало особенно актуально в период изоляции, на вынужденных дистанционных обучении и работе. Даже если поддержать человека, профинансировать строительство дома, вокруг он ничего изменить не сможет. Когда в селе нет ни школы, ни клуба, ни магазина, о какой комфортной среде мы можем говорить? И самое главное – это отсутствие работы и очень низкие зарплаты. При кризисе сельского хозяйства, когда занятость в колхозах сжалась или прекратилась, в последние годы массово закрыли школы, клубы, больницы, библиотеки. До 60-80% сельского населения в трудоспособном возрасте потеряли работу. Это главная причина, почему люди (молодежь особенно, даже среднее поколение) едут в города. Они едут за работой, за учебой, за развлечениями. В степных районах ситуация значительно лучше и с занятостью: агрохолдинги и колхозы работают, дома благоустроены, развивается инфраструктура.

Как бы Вы определили ценность сельской территории с точки зрения государства? Стоит ли искусственно поддерживать и развивать хозяйство, как это было в советское время?

Рост городов повышает ценность сельской территории, потому что города надо кормить, и не все продукты можно завезти из южных регионов. С появлением новых технологий ситуация в сельской местности и в сельском хозяйстве сильно меняется. Прежде всего это связано с усилением агрохолдингов. Их сейчас много ругают и, в общем-то, вполне справедливо, но без агрохолдингов наши магазины не были бы завалены продуктами, и мы имели бы ситуацию, похожую на позднесоветское время, когда был дефицит всего.

У нас был научный проект «Путешествие из Санкт-Петербурга в Москву: 222 года спустя», когда мы точно по маршруту А.Н. Радищева и очень подробно описывали города и села – что было и что стало. Две книги вышли, которые так и называются. Первое впечатление было очень сильное. Немного в сторону от дороги – и ощущение упадка: дома в деревнях полуразрушены, поля заброшены, зарастают лесом, скота не видно. И вдруг среди этой пустыни возникает другой мир: новые с иголочки здания за забором, а внутри в светлых проветриваемых помещениях стоит холеный породистый скот. Общее впечатление заброшенности пропадает. Понимаешь, что хозяйство здесь не привычное сельское, а иное, полуиндустриальное, в основном молочное и мясное, работающее на города.

Агрохолдинги – совершенно особая организационная форма, отвечающая вызовам своего времени, с высокой степенью механизации, технологичная, максимально оптимизировавшая свои процессы. При такой организации занятость уменьшилась в несколько раз по сравнению с теми же колхозами, а на черную работу, как правило, привлекают мигрантов из Средней Азии. Однако, если колхоз или совхоз прежде опекал сельскую местность, то агрохолдинги не заинтересованы в том, чтобы взаимодействовать с малыми предприятиями, с местными жителями. В результате местные жители не видят эффекта от появления агрохолдинга на своей территории. Да, они спасают наше сельское хозяйство, но к развитию сельской местности имеют мало отношения. Безработица остается повышенной, новые связи между крупным и малым бизнесом не формируются, хотя могли бы. В западных странах тоже много агрохолдингов, но там они в очень тесном взаимодействии с населением: отдают молодняк на доращивание жителям, потом забирают. И это поддерживает местное население.

• 

• 

Современные технологии позволяют сделать нормальные дороги, провести газ, водопровод и не держать деревню по уровню обустройства в допотопном состоянии. Однако, я думаю, что государство в этом плане просто делает ставку на крупный бизнес, а не на поддержку сельских территорий. Главное – это, конечно, отсутствие работы. Это ключевое – работа и зарплата. Отсутствие работы тянет за собой низкую зарплату, потому что, если нет рабочих мест, человек готов на любое вознаграждение. Когда мы делали графики средней зарплаты по муниципалитетам, то по мере удаления от региональных центров было видно, как зарплата падает за одну и ту же работу даже в бюджетной сфере. Это вынуждает людей к отъезду. И если пригородная территория постепенно перерождается в коттеджно-дачную, то ситуация за пределами пригородов в Нечерноземье катастрофическая. На самом деле никто не знает, сколько там населения. В переписи периодически вносят коррективы, но существующая система учета очень несовершенна: она не учитывает отходников (сельских жителей, работающих в городах и месяцами не живущих в деревне), дачников – горожан, купивших дома в деревнях и проводящих там до нескольких месяцев летом.

Отличаются ли по уровню развития, комфорта сельские территории южной и центральной частей России?

Конечно, различия очень сильные. Они сказываются на всем: и на экономике, и на обустройстве территории. Различия характерны по двум осям: Север – Юг и пригород – периферия. И в равной степени касаются и европейской части, и востока страны. На юге, в Черноземье, ситуация гораздо лучше, потому что там уже 20 лет идет подъем сельского хозяйства, работают и крупные предприятия, и колхозы, и фермеры. В этих районах сельская местность богаче, чем в более северных регионах. В Черноземье стремится население, территории благоустраиваются. Там тоже есть различия между пригородами больших городов и периферией регионов. Однако особенно сильны эти контрасты внутри лесных нечерноземных регионов. Они были и в советское время, но сейчас усилились.

Высокая степень поляризации характерна не только для сельской местности, но и для городов. Очевидна прямая зависимость экономического благополучия города не только от его хозяйственного профиля, но и от его статуса и численности населения. Региональные центры наиболее благополучны, более-менее хорошо себя чувствуют большие города, хотя не все. А средние и малые города часто находятся в очень тяжелом положении, и оттуда точно так же бежит население, как и из сельской местности. Например, в регионах вокруг Московской области в городах с самыми низкими и пониженными оценками по разным показателям (занятость, зарплаты, инвестиции, торговый оборот на душу населения) живут около трех миллионов человек. Это немало, и это серьезная проблема. Такие уютные старые городки, кстати, популярны у московских дачников, которые тоже мучатся от того, что нет газа, водопровода, дорог и элементарных удобств.

Насколько высока вероятность утраты сельских территорий, особенно приближенных к городам, по мере развития деревень и расползания городов? Или при разных типах жизненного уклада, ведения хозяйства такой риск минимален?

Да, наши пригороды постепенно превращаются в нечто среднее между городом и деревней благодаря коттеджным поселкам и дачам. И 2020 год показал, что в стрессовых условиях горожане могут подолгу жить в пригородах. Тем не менее урбанизация – это не только доля жителей, живущих в городах. Это определенный образ жизни, технологии, среда. И из относительно благополучных территорий население тоже стремится в города и к городскому образу жизни, образованию, развлечениям. У человека, получившего высшее образование, вероятность найти работу по профессии в деревне не так велика – только дистанционно. Людей, уезжающих в удаленную сельскую местность, постоянно там живущих, а на работу ездящих в города, очень мало. Это возможно в европейских странах, но не у нас – размеры нашей страны не позволяют. Только ближайшие пригороды постепенно сливаются с городами, особенно если в пригородах строят таунхаусы или даже многоэтажные дома. Тогда город просто расползается. Переход от города в пригороды может быть постепенным, и людям там может быть комфортнее. Это и есть субурбанизация, особенно вокруг крупных центров, в частности Москвы. Но что интересно, в центре России самое мощное сельское хозяйство все еще в Московской области из-за его упадка в окружающих ее регионах. Так что различия пригород – периферия остаются ключевыми для России.

Известный экономист Чаянов (А.В. Чаянов – российский и советский экономист, социолог, социальный антрополог, утопист. – прим. ред.) в начале ХХ века видел совсем другой путь развития сельской местности в России. Он написал книгу «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии». Россию будущего он видел такой: через каждые 100 километров будут стоять небольшие городки, в которых будет некий комплекс услуг (развлечения, рестораны, университеты), а между ними – сплошь зеленая развитая сельская местность. Там все будут активно заниматься сельским хозяйством, люди на велосипедах или машинах будут ездить в города раз в неделю по делам или развлечься и возвращаться в сельскую местность. Мы видим, что Россия пошла по противоположному пути, причем чем крупнее город, тем больше он привлекает население. В первую очередь мигранты тянутся в Москву и Санкт-Петербург, потом межрегиональные центры (Ярославль, Екатеринбург, Новосибирск) концентрируют население ближайших регионов и городов, потом собирают население столицы регионов, потом крупные города. А дальше формируется социальная пустыня (кроме южных территорий), откуда все уезжают. Конечно, в основе – институциональные и экономические факторы. Пока финансы и менеджмент будут аккумулированы в центральных городах, все будут стремиться в первую очередь в них.

С учетом происходящего оттока населения по озвученным Вами причинам и банально в силу объективных факторов депопуляции как Вы относитесь к вопросу управляемого сжатия сельских территорий?

У нас очень любят управлять и «рулить». Например, кампания по объединению поселений и массовому созданию городских округов. Это повлекло закрытие школ и детских садов, больниц и фельдшерских пунктов. Здесь не были учтены российские расстояния. Мы это наблюдали в разных регионах. Вот пример из удаленного района Костромской области. Там была маленькая школа, число учеников в последние годы сокращалось: 24 – 16 – 10. От окружающих деревень до школы максимальное расстояние было пять километров. Да, школу сложно было содержать, и ее закрыли, поселение объединили с соседним. Теперь школа в 25-30 километрах от деревень бывшего поселения. В семь утра приходит школьный автобус, загружает в одной деревне трех карапузов, в следующей деревне – двух и ездит по жутким дорогам с семи до девяти утра с маленькими детьми. После окончания уроков они ждут в школе несколько часов, когда завершатся занятия в старших классах, и потом еще два часа этот старенький автобус развозит их по деревням. Альтернатива – отдать ребенка в интернат или в город уехать. Ну какая мать отдаст маленького ребенка в интернат? Остается только уезжать, это сплошь и рядом. Такого рода решения лишь усугубляют проблемы, поскольку не видят насущные, элементарные потребности людей и не предлагают им реальную альтернативу. То же касается здравоохранения. Если в деревнях оставалось хотя бы старшее поколение, к которому постоянно приезжали дети из города – поддерживали дом, огород и не исключали для себя перспективу возвращения, то после объединения и сжатия медобслуживания родителей стали забирать в города, и дома забрасываются.

• 

• 

Видите ли Вы какие-то доступные сегодня решения?

Во-первых, поддержка малого бизнеса. Об этом много говорят, но все ставки сделаны на агрохолдинги и крупные предприятия. Импорт продовольствия уменьшился, в последние годы главным конкурентом оставались белорусские, а не западные производители, все на это жаловались. Про малый бизнес пишется и говорится много, но делается очень мало. Я не только о сельском хозяйстве говорю – держать скот в Нечерноземье уже мало кто готов. Но есть множество других дел: поставить пилораму, собирать грибы и ягоды, организовать торговлю… Все это надо поддерживать.

Во-вторых, поддержка потребкооперации. Люди, даже если и хотят что-то производить, не могут сбывать. Деревня – это узкий рынок, каждый сам себя может обеспечить. Дачники – счастье для деревенских жителей, но они приезжают только на три месяца. Практику потребительской кооперации нужно восстанавливать и всячески поддерживать, ведь это тоже занятость.

В-третьих, бытовая и социальная инфраструктура. Иногда до абсурда доходит: по району проходит труба мимо деревень, а газа в деревнях нет, слишком дорого для местных жителей довести до дома. Например, Финляндия. Те же природные условия, что и в Нечерноземье, те же разбросанные угодья среди леса. Но там к каждому полю есть асфальтированный подъезд, хотя дома финских фермеров расположены друг от друга на значительном расстоянии, в каждом доме есть и газ, и водопровод.

В-четвертых, муниципальные бюджеты и полномочия местных властей недостаточны. Мы очень много общались с представителями местных администраций, и некоторые откровенно говорят, что денег мало, бесконечные проверки. Гораздо проще ничего не делать, потому что шаг вправо, шаг влево – нецелевое использование средств. Это подавляет любую инициативу.

И последнее – федеральным и региональным властям давно пора сфокусировать внимание на временной, возвратной мобильности населения. У нас книга вышла «Между домом и … домом. Возвратная пространственная мобильность населения России», она в Интернете есть. Ведомства принимают огромное количество программ, исходя из постоянной численности населения, которого нет. Много говорят о внутреннем туризме. Но ни в одной программе ни слова об отходниках и дачниках в деревнях. Все время пишут о том, что надо развернуть потоки назад, из городов в деревню. На данном этапе это полная утопия. Пока для людей город важнее, развернуть потоки невозможно. При этом горожане-дачники, причем не только в пригородах, но и в удаленных деревнях, – очень мощный инструмент поддержки и возможного развития сельской местности. Это десятки, а то и сотни тысяч человек. О них нет никакой статистики, хотя до муниципальной реформы 2000-х в каждой сельской администрации знали, кто купил тот или иной деревенский дом. Помимо того, что дачники – это стабильная налоговая база (они обязательно оформляют дом и участок, в отличие от местных жителей), дачники привлекают работников, чтобы дом отремонтировать, окна поправить, траву покосить. В конце концов, это потребители местной продукции. Дачники реально задерживают отъезд работоспособного местного населения.

Татьяна Григорьевна, в статье «Поляризация и сжатие освоенных пространств в центре России» Вы описывали четыре подхода к возможному развитию сельских территорий. Насколько оправдываются проработанные Вами сценарии?

Да, это мы писали вместе с Андреем Ильичом Трейвишем (российский географ-страновед, автор серии работ по проблемам регионального развития, урбанизации. – прим. ред.). Четыре сценария развития очень четко прослеживаются.

Первый – пустить все на самотек. В других же странах была урбанизация, потом началась дезурбанизация. Если следовать этому сценарию при нынешних тенденциях, когда у нас растут только крупнейшие города, опустевших деревень станет еще больше. Важно понимать, что, когда деревня пустеет, оттуда и дачники уедут, так как деревню зимой начнут разорять: разбирать окна, полы. Это создает очаги неблагополучных районов.

Второй сценарий – современная деятельность. Это установка, что агломерация – хорошо, а поддержка дальней периферии – дорого и никому не нужно. Тогда процесс ускоряется: население уезжает в крупные города, а деревни и села пусть выживают как могут. То, что сделали с объединением поселений, ускорило процесс, и это привело к заметному сжатию. В результате мы получим огромные социально опасные заброшенные пространства, которые экологическим раем станут еще не скоро.

Третий сценарий – торможение сжатия. Я уже говорила об этом. Это и поддержка малого бизнеса, и возврат потребкооперации, и развитие инфраструктуры там, где еще остались люди и куда стремятся дачники. В конце концов, в деревнях, которые сохраняют традиционный облик (например, замечательные костромские деревни со старыми северными домами или ярославские деревни с небольшими, но очень аккуратненькими, традиционными домиками), по типу северных надбавок можно доплачивать местным жителям просто за то, чтобы они там жили, вели личное подсобное хозяйство и не бежали оттуда, чтобы дети не забирали старшее поколение в города.

Последний сценарий – это возвратные волны, в том числе сезонные, которые не любят администрации, потому что у дачников много идей. Это люди образованные, активные, во все вмешиваются. Тем не менее это очень важная волна, которая может сохранить систему населения, по крайней мере, в определенных местах. Давно пора перейти к восприятию удаленных территорий не только как сельскохозяйственных. Сегодня это территории с самыми разнообразными занятиями, в том числе и рекреационного значения, и с «пульсирующим» населением.

Надо понимать, что с первыми двумя сценариями мы теряем не только экономический, но и культурный потенциал. Как правило, мы утрачиваем староосвоенные территории, на которых много памятников культуры. Почти в каждом селе была и остается церковь, часто заброшенная. Одно дело, когда церковь или старинная усадьба стоит полуразрушенная среди леса, и другое – когда она стоит в деревне, где есть жизнь. Это важно.

Можете ли Вы привести успешные примеры работы с опустевшими территориями? Например, в Новой Зеландии есть поселки для пенсионеров. Насколько это может быть реализовано в России?

• 

• 

Есть разные концепции. Например, исследователь Глеб Тюрин развивает идею о том, что проблемы отдельных территорий можно решить, стимулировав активность местных жителей. Допустим, приезжают активисты и говорят: «Как же вы плохо живете! Давайте организуемся и построим колодец, ликвидируем яму, и будет дорога». Это работает там, где сохранился человеческий капитал, еще есть непьющие мужики. Но опыт показывает, что активисты приехали-уехали, и все вернулось на круги своя.

Иное дело – надежная поддержка государства на таких территориях. Несмотря на депопуляцию, всегда есть немного трудоспособных жителей, которым нужен хотя бы минимальный финансовый стимул. Среднее поколение – последняя надежда таких территорий, его важно сохранить и поддерживать. Тогда, может быть, и кто-то из молодежи если не вернется, то останется.

Мы проводили опросы в Костромской области: «Увеличили бы вы свое личное подсобное хозяйство, если бы вам государство выделило на это деньги?» или «Занялись ли бы вы другими делами, если бы вас подтолкнули и дали бы первоначальный взнос?» Ответ «да» дали только в 10-14% домохозяйств. Конечно, если в деревне осталось десять и менее пожилых человек, тут уже ничего не сделаешь. Но когда в деревне еще есть работоспособное население, поддержка инициативных людей может что-то изменить. Ведь программа поддержки животноводства в личных хозяйствах, когда давали 50-80 тысяч на обзаведение скотом, даже на периферии срабатывала, хотя и не везде. Некоторых уговаривали: «Купи корову, мы тебе деньги даем», но люди отказывались: это тяжело, дети в городе, самим уже не по силам, где корма взять…

• 

• 

Что касается бюджетной сферы в сельской местности, мы видели сельские больницы с замечательными врачами. В таких местах врачи уникальны, они заменяют сразу множество специалистов. Но больницу закрывают, и врачи уезжают. Это действительно катастрофа для сельской местности. То же самое со школой. С одной стороны, мы лишаем работы учителей, а с другой – создаем невыносимые условия для детей. Но решения могут быть другими. Например, в русском селе в Татарстане, где осталось мало жителей, закрыли школу и выделили вместо нее две комнатки в библиотеке старой учительнице, чтобы она учила детей с первого по четвертый класс читать и писать. Проблему можно было бы так решать и в Костромской, и в прочих областях. Но с нормативной точки зрения так нельзя, потому что школа должна быть в отдельном здании.

Сегодня важно в периферийных районах Нечерноземья не упустить те самые 10-15% активных работоспособных людей, готовых что-то менять там, где они живут. Им надо помогать и со стороны местной администрации, и со стороны региональных властей. Безусловно, нужна финансовая поддержка, но очень важно научиться адресно поддерживать даже малые начинания. А для этого надо хорошо знать свою территорию, что невозможно сделать из города. Именно поэтому сельские администрации нужны, и их финансовая обеспеченность и свобода должны быть больше.

Беседовала Майя Свистухина

Источник: Библиотека территориального развития.