Марин Бодаков Вокруг жизни

Это архипелаг трех сборников стихов, опубликованных в Болгарии в последние дни и месяцы. Для большинства современных читателей он невидим. 

Потому что, как говорит в своих приписках один из героев этого текста – проф. Александр Шурбанов, – «Значимая современная поэзия ни интимно исповедальна, ни назидательна. Она представляет собой опыт расшифровать непрозрачную сущность мира путем раскрытия стихотворения к значениям, большим, чем оно само».

…

ВОРОНИЙ ГРАЙ

электризирует осенний лес,

разрывает мои барабанные перепонки.

Стая голубей

перелетывает низко под ним

без звука –

будто не хотят, чтоб я их заметил,

будто стыдятся, 

что они тоже птицы.

Почему

всегда голуби

чувствуют себя ответственными

за воронов?

В лирической образности Александра Шурбанова намного больше деревьев и птиц, чем конкретных людей. Тем более, что когда пишет о деревьях и птицах, он в самом деле пишет о деревьях и птицах.

Позвольте мне сразу опровергнуть себя:

ЛИЦО ДЕРЕВА

Не знаю

имени этого дерева,

у меня нет его имейла.

Можжевельник^[1]

его опутал 

сверху донизу

в своей пряже.

Преждевременно.

Ищу пролаз

к дереву,

прогляд к нему.

На мгновение

прозреваю

в листве

лицо.

В этом выборе (объекта) я, парадоксально, вижу заботу и гуманизм, которыми я лично облагодетельствован: если б не было стихотворений Александра Шурбанова, в моих воспоминаниях 2020 года доминировали бы пандемия, ограничения, преодоление неопределенности и непредвидимости, смерть. А теперь я прежде всего помню о том, как от моей руки в Борисовом саду в Софии питались белки и синицы… 

И я благодарен.

Полагаю, это те самые животные, за которыми проф. Александр Шурбанов наблюдал очень внимательно, пока пересекал сад по дороге от своего дома в Софийский университет Св. Климента Охридского, где он десятилетиями преподавал на Факультете классических и новыхфилологий. Шурбанов наиболее значимый англицист последних десятилетий в Болгарии – исследователь Шекспира, Марлоу и поэтики английского Ренессанса. Но и переводчик Шекспира, Мильтона, Чосера, Тагора, Теда Хьюза, Дилэна Томаса… Можем с убежденностью заявить, что после себя он оставит школу… 

Шагая в саду один, с томиком под мышкой, этот элегантный пожилой господин, кроткий и решительный, видит, как природа всегда восстанавливает свои права. Видит искусство природы. Человечество останавливает свой ход в серии локдаунов, но Мироздание – нет… И вместе с проф. Шурбановым осознаем, что птичьи песни, жужжание, шелест распускающихся кустов, если хотите, – неотъемлемые части тишины.

В позднем поэтическом творчестве Александра Шурбанова меня глубже всего волнует вопрос о том, может ли человек вести коммуникацию только с тем, с чем (или кем) у него нет общего языка. О том, не является ли коммуникация усилием изучения своего и чужого языка. Усилием по превращении трудности в ясность. И, конечно, я не имею ввиду только вербальные языки. 

Однако:

АНТЕНЫ ПРОРАСТАЮТ 

сквозь наши крыши

как рога мутировавших улиток.

Живем безостановочно облучаемые

стремлением своим к контакту,

который нас заражает болезнями.

Вытягиваемся целиком вовне

и изнутри остаемся пустыми. 

Контакт пустого с пустым

болтается несвязанным в пространстве

среди летних паутин.

И еще:

ТЕЛЕ–ПОРТАЦИЯ 

Один,

один наконец,

один я – 

как Гамлет.

Телефон я

оставил дома.

С телевизором

я в ссоре

из-за обманов

и притворств –

я не хочу его видеть.

Телепортировался я

сюда,

рядом с телятами,

далеко

от всяких телеологий –

живой и телесный

как возвращающийся отец

Телемаха.

Стихотворения Шурбанова очень ненавязчивые. Они как признания на ходу, сказанные тихо и твердо, сдержанно. Неосторожный читатель, однако, не почувствует тонкие языковые оркестрации под поверхностью текста. В молодости я сам был таким читателем. Но теперь язнаю, что с моими ровесниками мы привыкли к таким резким приправам, что завтрак с гранатом так прост, обыкновен, непредвзят, что кажется прямо чудом. 

Шурбанов скромно заявляет, что бежит в природу. Я, однако, не уверен в достоверности этой интерпретации. Не бегство. А смелое решение задачи о том, как сохранить здоровье смысла в более чем нездоровое время… Потому что мы вряд ли венец Мироздания. Большой поэт может любить человека невзирая на то, венец ли он.

ПЛАТИЛ СЧЕТА? 

Война – недоведенная до конца,

стихотворение – недописанное,

недокусанное яблоко –

покатившееся на столе,

стакан с вином – недопитый.

И вот, боги уже тебя призвали.

Опрокинутый стул лежит на полу

как зарубленный боевой конь.

Поцеловал жену на прощанье?

Простился с близкими и друзьями?

Платил счета? 

Что тебя ожидает там с такой спешностью?

Не (с)мог растянуть сроки?

В домашней одежде вышел,

небритый.

Почту не открыл.

Платил счета?

Александр Шурбанов встречал свое 80-летие 5 апреля с. г. новой книгой – «Закуска с нар» (Завтрак с гранатом; Пловдив: Жанет 45, 2021), в которой и недавние стихотворения, и резкие приписки. 

Это не английская книга, как мы ожидали бы от проф. Шурбанова, а каким-то образомгреческая. Она посвящена и времени, и пространству, и четырем направлениям, по которым человек одолевает его. Даже не греческая, а древнегреческая – потому что, как подчеркнул поэт Илко Димитров в передаче поэтессы Сильвии Чолевой по Болгарскому национальному радио, в ней опубликованы стихотворения 2500-летнего возраста. 

Стихотворения из озона.

***

Если поэзия Александра Шурбанова древнегреческая, то поэзия Антоанеты Николовой (1961 г. р.) – древнекитайская, но с капелькой акмеизма. 

И здесь много деревьев и птиц, но и много небес и зелени, но и не лишенная дерзости меланхолия, и мудрое детство, и легкая старость, и сознательно шероховатый смысл, и отказ от категоричности в очеловечавании природы. 

Вообще, природа в «Сега реката е преляла» (Теперь река разлилась; София: Издателство за поезия ДА, 2020) – повод для ликования. 

В книгах «Издательства для поэзии ДА» значится словарь, в который авторы заносят свои значения десятка слов. Вот какие определения дает Антоанета Николова словам, соответственно, «поэзия» и «писатель»: прикасание к центру в круговороте перемен, откудавсе события возможны – и регистратор изменений.

Иными словами, это поэзия очень тонкой разделительной способности в отношении процессов. Поэзия, которая находит сказочные рифмы, которые дают целостность вещам.

Когда-то один психиатр вылечил меня утверждением, что никто не может остановить ход времени. Теперь я даю себе отчета в том, что мне надо было побольше читать восточную поэзию — и посещение у психиатра мне не понадобилось бы. А и радостная свобода в поэзииАнтоанеты Николовой, доцента восточной философии в Юго-западном университете в Благоевграде, проистекает именно от принятия изменчивости, от готовности к ней. Изменчивости, которая может быть нашим домом.

С обложки книги тот же проф. Александр Шурбанов говорит нам: «Новые стихотворения Антоанеты Николовой, собранные в „Река уже разлилась“, обогащает современную болгарскую поэзию чем-то, что в последнее время, к сожалению, ей не хватает – богатой, интенсивной, завладевающей читателя осязательности, ощущения природы как опьяняющего чуда».

И в чуде обретаются письмена, знаки полузнакомого языка, на котором Антоанета Николова читает нам вслух.

***

Антоанета Николова и Александр Шурбанов не задают вопросов, не дают ответов. Для них мир таков, каков он есть. Грустный или веселый, но в состоянии равновесия. Изменчивый, но естественный.

Это однако вовсе не относится к Илко Димитрову (1965 г. р.). Он тревожный. И заваливает себя и аудиторию вопросами, на которые вряд ли существуют ответы, да и он вряд ли хочет ответов, но вопросы проливают свет на его ожесточенное ощущение, что:

я не живу настолько насколько я обращен к жизни

И:

не скорби жизнь кончается

жизнь кончается не радуйся

жизнь продолжается не скорби

не радуйся жизнь продолжается

И:

не отчаивайся ты не жизнь

Илко Димитров не академический человек, но его новая книга «Изчезване на времето» (Исчезнование времени; София: Изток-Запад, 2021) повлияла его общением с проф. Георги Каприевым, одной из центральных фигур болгарской медиевистической школы. Сам Илко не только поэт, но и исключительно уважаемый адвокат. В прошлом он был и депутатом, и заместителем министра обороны. Сегодня такие политики невозможны на болгарской сцене. Да кому, если не Илко Димитрову, знать цену словам – и как ими в самом деле делать вещи. Как защищают, но и как словами произносят приговор.

Нагнетенная, угнетенная, раздражимая, невыносимая, – новая философская поэзия Илко Димитрова выносит послания Александра Шурбанова и Антоанеты Николовой труднейшим путем. Она есть точка того мозгового взрыва, после которой – спокойствие, свет…

Жизнь.

Текст Марина Бодакова, перевод с болгарского Йордана Люцканова

---

^[1] По-болгарски «имел», т.е. получается каламбурный графический рифмоид имейл — имел (прим. пер.).