Наталья Потехина Жили, живы, будут жить: заметки на полях мультфильма «Нос, или Заговор „не таких“»

В апреле 2021 года в российских кинотеатрах состоялся прокат нового мультипликационного фильма Андрея Хржановского «Нос, или Заговор „не таких“». Больше года собирая аплодисменты и призы на различных кинофестивалях, от Роттердама (где состоялась его премьера в январе 2020 года) и Анси до Кинотавра и Открытого российского фестиваля анимационного кино, картина продолжает привлекать к себе внимание. Далеко не впервые обращаясь в своём творчестве к теме гениев («Я к вам лечу воспоминаньем», «Осень», «И с вами снова я», «День чудесный», «Любимое моё время»), Андрей Юрьевич здесь реализовал свой, вероятно, самый давний замысел, благословлённый когда-то самим Дмитрием Шостаковичем.

***

Уважаемые зрители, перед вами апология истории национальной культуры в трёх частях-снах; в качестве главных действующих лиц выбраны фигуры-визионеры, пионеры, смельчаки, герои своих и всех времён: Н.В. Гоголь, В.Э. Мейерхольд и Д.Д. Шостакович и другие великие и любимые авторы. Все вместе они живут и творчески взаимодействуют во вселенной, где смешались в кучу кони, люди, автомобили класса «могу себе позволить», прекрасные дамы в изысканных николаевских туалетах с айфонами в прелестных ридикюлях. Крестьяне кисти Крамского и репинские бурлаки, тянущие лямки не судов, но лимузинов, соседствуют с безликими крестьянами Малевича. Никто не знает здесь о ленте времени, а знают об одной России, единой в трёх лицах: дореволюционной (в самом широком смысле этого слова: в толпе зевак, что встречают на выходе со всенощной ли господина статского советника, который в окружении сонма охранников благоговейно так молился, не гнушаясь коленопреклонения, мелькнули два перста боярыни Морозовой), советской и постсоветской. Единство действия, места и времени воплощено самым буквальным образом.

Предполагается, что накал эмоций нарастает по ходу действия фильма с геометрической прогрессией. Первый сон — опера Шостаковича «Нос» в постановке Мейерхольда, какой мы могли бы её себе представить, если бы она состоялась (суфлирует, к слову, сам Гоголь, поощряя таким образом творчество потомков и передавая им символическую эстафету). Второй — буффонада, которая начинается больше грустным, чем смешным рассказом об обстоятельствах развития непростых взаимоотношений Сталина и Булгакова и разворачивается в опус о сталинизме, его самоуверенной и оттого ломающей искусство косности, закономерно переходя в третью часть — надрывную трагедию о судьбах Шостаковича и Мейерхольда, перед которой отступает анимация, не в силах отразить то, что запечатлелось в душераздирающих письмах, в протоколах, фотографиях и прочих исторических свидетельствах событий. И режиссёр не предлагает взглянуть, а чуть не силой, будто грозя эйзенштейновским кинокулаком, заталкивает зрителя в эту комнату страха, где провозглашается, что быть гением в нашем Отечестве всё равно что душу свою положить за други своя. Я другой такой страны не знаю, где так больно было Мейерхольду умирать.

И вот, само собой напрашивается заключение, что история навсегда наша, с её самыми худшими эпизодами и явлениями, выжженным на коже нации клеймом, которое, к сожалению, ни за какие деньги не вывести.

Но постойте, образно говорит автор на последних минутах картины в окружении нынешних гигантов мысли, деятелей искусства, пролетая по ночному небу в самолётах, названных в честь наших всех самых-самых, — и всё самое лучшее тоже с нами. Все любимые наши писатели, поэты, артисты и прочая, и прочая, — наши учителя, наши друзья, наши возлюбленные мастера и гении, как бы далеко они ни отстояли по времени друг от друга и от нас, — всегда и навсегда в лучшем из миров, который, по словам автора, «не знает гибели». Мир, к которому мы в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии можем прикоснуться. Мир горний. Мир искусства.