Наталья Потехина О чём не молчит новое казахстанское кино

22 июля, в день открытия 16-го Международного кинофестиваля им. Андрея Тарковского «Зеркало» прошёл показ первого конкурсного фильма — «Счастье» («Бақыт») Аскара Узабаева. Обманчиво жизнеутверждающее для случайного зрителя название — диссоциация, призванная указать на не для всех очевидное и страшное: насилие не где-то далеко, но рядом, при дверях квартир порой даже благополучных с виду семей.

Под бодрое скрипичное завывание пронизывающего ледяного ветра из «Зимы» Вивальди главная героиня (Лаура Мырзахметова), распространитель косметики, изо дня в день, ослепительно улыбаясь, уверенно рассказывает женщинам о счастье, о котором мечтает каждая и которого не нужно бояться, — ведь вот оно, только руку протяни (с n-м количеством тенге, само собой), и заветная баночка с кремом непременно поможет. Аккомпанирует ей безупречная картонная улыбка лица фирмы, продюсера картины Баян Максаткызы, для которой домашнее насилие не художественный вымысел, а реальность. Дома же героиню ждёт неврастеник-абьюзер-муж (Ерболат Алкожа) и дочь (Алмагуль Казихан), не готовая, но понуждаемая вот-вот на себе испытать материнский опыт семейной жизни, выходя замуж, что называется, «по залёту». Дополняет картину влиятельная и властная сестра мужа, чуткая и заботливая лишь в том, что касается репутации личной и своих ближайших родственников: пары пощёчин, по её мнению, вполне достаточно для исчерпывающего разговора с женой, но до больницы и полиции дело доводить не годится, «дипломатия кошелька» в помощь.

Отношения в семье строятся по принципу следования букве традиции. Важнее накрыть дастархан (так называют низкий стол, сервированный всяческими яствами, или же сам обеденный ритуал) перед свадьбой дочери и угодить родне, чем откровенно обсудить с невестой причины её внезапной истерики. Или взять собственно свадьбу: проводимый лишь номинально беташар (обряд раскрытия лица, при котором происходит знакомство невесты с роднёй жениха), национальные элементы в костюме невесты, в том числе бархатный камзол и изящный головной убор саукеле; частью традиции можно считать даже слёзы отца, горюющего об уходе дочери — кажется, единственного искренне любимого им человека, — из семьи (отсылает к одной из составляющих кыз узату — проводам невесты, когда предписывается радоваться за такую красавицу и умницу и плакать о расставании с ней). Когда молодые захотят вить своё собственное гнездо вне родительской квартиры, им помешает не столько отсутствие средств, но ещё и, по предположению героя Ерболата Алкожа, потенциальное неодобрение сватов, у которых он — младший сын. Незамеченным не остался и обычай, по которому старший мужчина в семье даёт имя новорождённому (и который, однако, будучи введён, сразу же за тем нелогично нарушается). 

Таков фасад. На изнанке же — тотальное безразличие к бедам и чувствам друг друга всех и каждого, щедро приправленное домашним насилием. Мать не сопереживает дочери («сама виновата» — буквальные слова главной героини в ответ на признание о побоях со стороны новоиспечённого хозяина в новом доме); дочь же винит мать во всех несчастьях, осуждая её то за слабоволие и терпение абьюзивных отношений, то за смелость борьбы.

Перед зеркалом, где муть и сон туманящий о воле вольной, снова и снова рассматривая свои увечья, главная героиня давно благословила мужа на все четыре стороны, нужно было лишь дождаться подходящего момента. Однако когда принимается решение завести разговор о расставании по-хорошему, тот своё категорическое несогласие выражает крайне несдержанно и весьма доходчиво. Символично, что каждое избиение мужем жены происходит в потёмках, при свечах, но в момент, когда жертва наносит ответные удары, в квартире загорается электрический свет. Всё тайное становится явным только в том случае, когда сама женщина сжимает кулаки.

Традиционно принято: если уж вышла замуж, то навсегда. «От мужа – только в гроб!» — слова Тихона из почти 90-летней экранизации «Грозы» — пьесы Островского, опубликованной, напоминаем, более 160 лет назад, — вполне могли бы быть сказаны сегодня негероем-любовником (да, и такой грешок за ним имеется) из «Счастья» или уже упоминаемой его сестрой, этакой Кабанихой 2.0. Примечательно, что постановка Владимира Петрова также открывается эпизодом со свадьбой: как положено в XIX веке, с венчанием в церкви под пение клира и широким гуляньем. Как бы указывая на решающую роль могущественного исполина, имя которому Традиция, в дальнейших событиях. Потому, исходя из всего вышеизложенного, напрашивается вывод, что на вопрос «Кто виноват?» «Счастье» даёт недвусмысленный ответ.

В копилку к Призу зрительских симпатий секции «Панорама» прошедшего в этом году Берлинале прилетело аж две награды с Зеркала-2022: приз за режиссуру и специальный приз независимых телеграм-каналов «за эмоциональную остроту и диалог со зрителем». Первое ожидаемо: ладно скроенный, стройный фильм, не без задоринки, но зато без видимых сучков. По поводу эмоций одно можно сказать: кто Ханеке смотрел, тот над кино о насилии не плачет. А если серьёзно, то всем нам — русским ли, казахам, — не может не откликнуться такая живая и страшная в своей натуралистичности история о страхе потерять лицо и ужасе безвыходности положения, когда правильно уже не поступить, а иначе рискованно, и неизвестно, куда оно заведёт.

Сапожник без сапог, героиня Лауры Мырзахметовой, подобно сравниваемой критикой 30-х с вольным волжским ветром Катерине Островского в исполнении Аллы Тарасовой, стремится к свободе, к счастью, заученную мантру о котором с чувством, торжественно повторяет всякий раз как в первый, но которого за 20 лет так и не испытала. Попытка вырваться из «тёмного царства» заканчивается едва ли не большим закабалением. Замечаются приметы вступающей в свои права, такой долгожданной весны. Но пока вместо хеппи-энда — закрытая дверь.