Мария Гунько Не нужно демонизировать городское сжатие
В рамках нашего проекта по информационному сотрудничеству с кафедрой территориального развития им. В.Л. Глазычева РАНХиГС мы представляем вашему вниманию републикацию интервью руководителя проектов «Роль локальных инициатив в регенерации малых и средних периферийных городов России», «Стратегии и тактики территориального планирования в депопулирующих городах России», «Возможности повышения качества жизни в малых сжимающихся городах через практики соучастия» Марии Гунько, данного ей Библиотеке территориального развития.
Мария Гунько
Географ, урбанист, научный сотрудник Института географии РАН, доцент факультета географии и геоинформационных технологий НИУ ВШЭ, канд. геогр. наук
Приглашенный исследователь в Институте региональной географии им. Лейбница в Лейпциге (2015) и Институте географии Университета Париж 1 Пантеон-Сорбонна (2019)
Руководитель проектов «Роль локальных инициатив в регенерации малых и средних периферийных городов России» (РФФИ, 2018-2019), «Стратегии и тактики территориального планирования в депопулирующих городах России» (Министерство науки и высшего образования РФ, 2018-2019), «Возможности повышения качества жизни в малых сжимающихся городах через практики соучастия» (РФФИ, 2021-2022)
В какой момент тема пространственного сжатия начала привлекать к себе внимание?
Города росли на протяжении многих веков. Конец XIX – начало XX века – время бурного роста городов. Основные подходы к управлению и планированию городов закладывались тогда же и были нацелены на поддержание и управление их ростом. Внезапно с середины 70-х годов ХХ века, в период начала деиндустриализации и второго демографического перехода (по Дику ван де Каа), города стали терять население. Сначала это рассматривалось как единичные случаи, редкие аномалии, но потом таких городов стало больше, и это уже нельзя было игнорировать. В современном мире города рассматриваются как фокус экономической активности, территория инноваций. В контексте теории планетарной урбанизации все пространство связано с городами через цепочки потребления и производства. И вот когда множество городов стало устойчиво терять население, это оказалось важным пунктом повестки городских управленцев и планировщиков.
Как сегодня, спустя полстолетия, российские и зарубежные исследователи определяют пространственное сжатие?
В России используют термин «пространственное сжатие», но привычнее говорить про городское, потому что вся теория больше про сжатие городов, хотя сельская депопуляция существует довольно давно. Что касается определения, то порадовать нечем – воз и ныне там. «Городское сжатие» и «пространственное сжатие» – широко употребляемые термины, которые остаются неопределенными до сих пор как в мировой, так и в российской научной литературе. В очень грубом приближении сжатие – это траектория, противоположная росту. Привычному, желаемому росту. Единственное, о чем договорились все исследователи, планировщики и управленцы, это то, что главная характеристика сжимающихся городов – устойчивая депопуляция. Но что такое долговременная и устойчивая депопуляция, в каждой стране понимают по-разному. Например, в одном докладе по США было сказано, что город должен потерять не менее 20% населения за 40 лет, чтобы считаться сжимающимся. Во Франции любой город, который теряет больше 0,1% населения в год, считается сжимающимся. Есть определение, что сжимающийся город – это плотно населенная урбанизированная территория с численностью от десяти тысяч человек, которая теряла население в течение последних двух-трех лет, и где наблюдаются признаки структурного кризиса. Но разве города с населением меньше десяти тысяч человек, сильно теряющие население, перестают быть сжимающимися?
Каждый регион вводит свои критерии сжимающегося города. Это может быть город, где есть признаки структурного кризиса, экономической проблемы, но это не обязательная характеристика. В качестве примера могу привести российские атомграды. Нельзя сказать, что это территории экономического кризиса, но они теряют население. Там стабильно работает производство, население располагает хорошим доходом, что приводит к росту предпринимательской активности. С экономической точки зрения это благополучные города, но при этом численность населения все равно слегка снижается.
Есть устойчивый стереотип, что города сжимаются из-за активной отрицательной миграции населения. На самом деле это не так. Города могут сжиматься, попросту вымирая. Если рождаемость не покрывает смертность, миграционный баланс может быть положительным, но, естественно, движение отрицательное. В результате территория теряет население.
Почему так важно уделять внимание этому процессу?
Сжимающиеся города попали в обсуждение в первую очередь потому, что у сжатия есть негативные физические и социальные последствия. Это заброшенность в разных видах: заброшенные целые здания и сооружения, отдельные квартиры в многоквартирных домах, земельные участки. При структурных кризисах закрываются производства, в городе образуются заброшенные промышленные площадки. Городские пустоты характерны для многих сжимающихся городов, они приводят к маргинализации пространства, к деградации инфраструктур. В одном подъезде живут люди, а в другом – нет, коммунальные сети разрушаются, поскольку меняются нагрузки. Снижается численность населения, снижается количество «городских глаз». С потерей социального контроля над пространством пустоты становятся территорией потенциальной опасности, способствующей развитию криминальной активности. Все это снижает привлекательность территории для жизни и ведения деловой активности.
Какие причины лежат в основе городского сжатия?
Глобально у городского сжатия несколько причин. Одна из них – демографические переходы. Общемировой тренд – снижение рождаемости. Во-первых, сегодня не нужно рожать десять детей, чтобы выжили хотя бы несколько: состояние медицины улучшилось, можно родить одного ребенка, и он доживет до совершеннолетия. Во-вторых, женщины стали активными участниками рынка труда, и иметь большое количество детей стало сложно. Дети стали «долгосрочной венчурной инвестицией»: если разумно подходить к этому вопросу, в них нужно много «вкладывать». Снижение рождаемости само по себе – не плохо и не хорошо. Однако в некоторых странах рождаемость опустилась ниже порога естественного воспроизводства (примерно 2,2 ребенка на женщину). Из-за этого происходят старение населения и депопуляция. Особенно ярко тенденция естественной убыли населения проявляется в странах с высокой смертностью, например в России. Таким образом, первая причина сжатия – отрицательное естественное движение населения.
Вторая причина – это глобализация, которая активизировала потоки людей и капитала. Люди стали переезжать из одних мест в другие в поисках более престижной работы, дополнительных возможностей карьерной и личностной самореализации, хорошего социального обеспечения или разнообразного досуга. Кроме того, дополнительным стимулом для миграции стала деиндустриализация, которая обусловила кризис промышленных территорий и высвобождение рабочей силы.
Это основные причины. Они могут дополняться множеством других, присущих конкретным городам или целым регионам.
России присущи свои характерные причины. Первая из них – особенная демографическая структура населения. В ХХ веке Россия пережила такие негативные события, как Первая мировая война, потом были революция и Гражданская война, несколько волн голода, репрессии, коллективизация, Вторая мировая, снова репрессии. Все это не могло не наложить отпечаток на демографическую структуру. Демографическая пирамида России похожа на елочку: видны все «выбоины» от этих процессов.
Еще одна российская особенность – это искусственно созданная во время государственного социализма система расселения. В советское время она поддерживалась государством, что позволяло осваивать удаленные от «основной полосы расселения» территории Дальнего Востока и Крайнего Севера со сложными природно-климатическими условиями. Новые города здесь возникли благодаря необходимости в освоении природных ресурсов и ассоциированной с ней риторике покорения Севера, покорения природы. Государственные инвестиции при централизованно-плановой экономике СССР позволяли создавать и поддерживать инфраструктуру, отчасти – за счет сверхприбыли в других отраслях. Люди ехали за северными бонусами: надбавками к зарплате, ранним выходом на пенсию, льготными отпусками, лучшим обеспечением. Смена экономического режима изменила условия существования этих городов. Экономические преимущества жизни на Севере перестали быть актуальными, государственное финансирование существенно сократилось, а месторождения постепенно себя исчерпали или в обозримом будущем исчерпают. Люди стали уезжать, а с городами что-то надо делать, ведь они уже построены, и кто-то продолжает там жить.
Важно понимать, что переход от государственного социализма к вариации неолиберального капитализма не стал причиной городского сжатия, но из-за кризисных явлений катастрофически ускорились имевшиеся тенденции, обуславливающие изменение численности населения. Во всем мире уже шла деиндустриализация, произошел демографический переход, активизировалась миграция. Постсоветские и постсоциалистические страны чуть позже в эти процессы «впрыгнули». Трансформационный кризис обусловил ускоренное снижение рождаемости и повышение смертности, особенно среди мужчин в трудоспособном возрасте. На фоне кризиса активно проявило себя девиантное поведение: увеличилось потребление наркотиков, алкоголя. Сегодня, когда говорят, что рождаемость низкая, это не совсем корректно. Она примерно такая же, как в среднем в европейских странах, а вот смертность по-прежнему довольно высокая, и именно она – первостепенная причина естественной убыли в России. У нас в стране до сих пор разрыв между мужской и женской продолжительностью жизни самый большой в мире – примерно десять лет. Есть регионы, где средняя продолжительность жизни мужчин ниже срока выхода на пенсию. Тыва, Забайкальский край, например. Причины нужно искать в качестве медицины, во вредных привычках, в условиях жизни и быта. Это важно понимать, чтобы разрабатывать какие-то подходы к изменению ситуации.
Напоследок – про локальные причины сжатия. Это природные и техногенные катастрофы, которые заставляют людей покидать города. Недавний пример – Тулун (город в Иркутской области, где в 2019 году произошло затопление, повлекшее человеческие жертвы. – прим. ред.).
Какие наиболее типичные примеры городского сжатия Вы могли бы назвать в зарубежных странах?
Сжимающиеся города есть практически во всех странах мира. Не стоит думать, что это исключительно российская проблема. Наиболее часто описывают в литературе два города – Лейпциг или Детройт. Но, если бы, скажем, Аннегрет Хаазе, Карина Паллагст или Джастин Холландер – одни из самых значимых исследователей городского сжатия – жили в Южной Корее или Австралии, мы бы, наверное, обсуждали городское сжатие там, а не в США и Германии.
С Детройтом очень любопытная ситуация. Сама метрополия Детройт не теряет население, там происходит перераспределение за счет так называемого White Flight – выезда белого населения в пригород. Долгое время в центральных частях города оставались афроамериканцы, происходила сегрегация, центр пустел. Аналогичный и хорошо известный в узких кругах пример – Сент-Этьен во Франции. Это промышленный город, по которому ударил кризис деиндустриализации, плюс своеобразная французская политика расселения, которая должна обеспечивать равный доступ к жилью людям из разных классов и этнических групп. Это привело к тому, что белое французское население начало уезжать в пригороды, а в центральных частях города концентрировались мигранты разных поколений из арабских стран. Помимо этнической сегрегации, там произошла «гендерализация» пространства: в подобных мигрантских кварталах зачастую на улице можно встретить только мужчин.
Еще любопытный и, уверена, для многих удивительный пример – Токио. Не весь город, конечно, а пригороды второго и третьего порядка токийской агломерации. Молодые люди уезжают, остается пожилое население. Такое изменение демографической структуры приводит к высокой смертности и низкой рождаемости, а в итоге к сжатию. В стране пытаются работать с городским сжатием, но механизмов почти нет. Есть большая проблема пустующего жилья, но нет инструментов для работы с ним. Пожилые люди умирают, дом остается, а наследники живут в крупном городе. Их пытаются найти, пристыдить, но по факту никаких действенных правовых механизмов, чтобы заставить их разобраться с таким жильем, нет. Кроме того, проблема еще и с распределением властных полномочий. Как и в России, у муниципалитетов их довольно мало, а на уровне страны зачастую нет понимания локальных особенностей.
Другой, тоже, на первый взгляд, внезапный ареал – Китай. Центральный Китай, Восточный Китай, долина Янцзы становятся горячими точками городского сжатия. Это связано с политикой расселения и развития определенных городов в ХХ веке. Очень похоже на политику СССР. Коммунистическая партия поддерживала промышленные города, а также переселение с востока на запад, в основные растущие экономические зоны в Китае. Мы уверены, что Китай – растущая страна. В действительности на фоне бума урбанизации есть и большой ареал сжатия. К сожалению, как и в России, в Китае не уделяют особенного внимания городскому сжатию, потому что Коммунистическая партия не слишком охотно признает существование проблемы.
Как осознать первопричины городского сжатия?
Два фактора обуславливают сжатие – естественная убыль и миграционная убыль. О миграции зачастую говорят, что она связана с экономическими причинами, хотя это не до конца правда. С экономической точки зрения уезжают из мест, где экономический кризис, в наиболее благополучные места. На самом деле вариантов гораздо больше, все зависит от возрастной когорты – так называемая life cycle migration. Индивидуальные личностные предпочтения тоже важны. Например, молодые люди уезжают получать образование, люди средних лет могут переезжать из-за работы или по семейным обстоятельствам, с достижением пенсии тоже часто меняют место жительства. В контексте формирования миграционной политики важно понимать, кого и чем привлекать. Очень яркий пример не самой продуманной меры – «Дальневосточный гектар». Объективно эта программа направлена на очень узкую и специфическую группу населения. Возможно, это было бы эффективно во времена Столыпина, когда основную массу населения страны составляли крестьяне. Но в современных условиях проблему депопуляции на Дальнем Востоке «Дальневосточный гектар» не решит.
Второй фактор депопуляции и тихий убийца территорий – естественная убыль. Опасное заблуждение, что низкая рождаемость – главный фактор депопуляции в России. Как я уже говорила, главный враг – высокая смертность. Чтобы решить эту проблему, необходимо повышать качество и доступность медицинских услуг, стимулировать здоровый образ жизни. Что касается якобы низкой рождаемости, тут есть еще одно опасное заблуждение, что это из-за нехватки денег. Мол, пособия вроде материнского капитала помогут стимулировать рождаемость. Дело давно не в деньгах. И в богатых семьях бывает один-два ребенка, потому что больше не хочется. Такой стандарт жизни сейчас. На мой взгляд, стимулирование рождаемости путем денег – очень порочная практика. Чтобы стимулировать рождаемость, нужно помогать семьям. Здесь гораздо важнее инфраструктура: удобный садик, ясли, чтобы женщина могла пойти на работу и не терять профессиональную компетенцию. Это может быть особая система льгот для работающих родителей, налоговые вычеты. То есть не непосредственно деньги, что плодит иждивенческое отношение, а какая-то системная помощь, которая позволит минимизировать ограничения, с которыми сталкиваются родители.
В общем, важно понимать, естественная или миграционная убыль стоит за сжатием, высокая смертность или низкая рождаемость. Без этого нельзя разработать эффективные стратегические решения.
XXI век ознаменовался активным интересом к развитию креативной экономики. Как правило, ее сосредоточением становятся бывшие производственные площадки, в ХХ веке – градообразующие предприятия, работники которых сегодня испытывают на себе последствия остановки производств, экономического спада и сжатия городов. Активный тренд на повсеместное развитие креативных кластеров на бывших промышленных территориях может стать панацеей для решения проблем городского сжатия?
В современном мире есть обманчивое ощущение, что мы живем в век глобализации, все связано, пропали темные места на карте. Мне кажется, что современный мир, наоборот, выглядит более «рваным» и неравномерным. Появляется множество территорий, о которых мы ничего не знаем: разрастающиеся территории военных конфликтов, территории городского и сельского сжатия. Города-лидеры – Нью-Йорк, Лондон, Париж, Москва – исключения. А есть множество других городов, с кардинально другими условиями жизни. Если честно, мне не очень близки идеи Ричарда Флорида о креативном классе, городах-суперзвездах. Было американское исследование по малым городам, в котором демонстрировалось, что нацеленность города на креативную экономику, развитие финансового сектора, юридических и бизнес-услуг порождает острое социальное неравенство. Да, экономика города может расти, у части населения действительно высокие доходы, в среднем они увеличиваются, но это никак не помогает остальным жителям, ведь высококвалифицированный труд очень конкурентен, требует специфического образования и опыта. Возьмем типичный пример: условный постиндустриальный город, где произошел кризис производств, а основные жители – работники предприятия. Маловероятно, что рабочие или шахтеры толпами пойдут наниматься в креативные кластеры. Да там и не нужны толпы. Все равно массовая проблема с безработицей и вызванным ею оттоком населения останется. Креативные индустрии – штучный продукт, не обеспечивающий массовой занятости. На мой взгляд, для старопромышленных территорий это не панацея. По крайней мере, в короткой перспективе.
Нет ощущения, что упор на креативную экономику позволяет создать условия для жизни и удержания в городах детей бывших рабочих?
В том, чтобы запустить креативную штуку для привлечения молодежи, есть логика, но еще есть такой подводный камень, как культура миграции. Ментальная установка «здесь делать нечего, здесь нет работы, надо чего-то добиться и уехать» во многих старопромышленных городах транслируется людям с раннего детства. Это бич большинства российских малых городов. И эта установка активно поддерживается публично: все хотят в большой город, потому что там якобы больше перспектив.
Хороший пример – город Выкса в Нижегородской области. Там крупный металлургический завод по производству труб для нефтепроводов, газопроводов, производство железнодорожных колес. В 2011 году отъезд молодежи и маргинализация местного сообщества стали причиной запуска фестиваля «Арт-Овраг». Именно для удержания молодежи. А люди все равно уезжают. Фестиваль сам по себе не удержит людей, должна быть хорошая среда, социальная инфраструктура, какая-то работа. Да, хорошо, что есть креативная история для молодых людей, но не будет завода и денег – никто «Арт-Овраг» поддерживать не будет.
Какие варианты развития могут ожидать территории при появлении признаков городского сжатия?
Часто, когда начинается процесс городского сжатия, он игнорируется, потому что управленцы боятся, не умеют с ним работать, или просто денег нет. Политика не меняется, все остается как есть. Второй уровень – противодействие сжатию: создание новых рабочих мест, креативных индустрий, запуск инновационных площадок, привлечение бизнеса, людей. Разные вариации маркетинговых стратегий по привлечению населения и капитала. Проблема этих стратегий в том, что человеческий ресурс конечен: откуда-то убыло, куда-то прибыло. Если мы говорим, что город должен привлекать население, то какие-то территории выиграют от этих стратегий, а какие-то проиграют. Невозможно всех спасти, нужно реально оценивать возможности. Можно и 200 инвестиционных площадок открыть, но, если это Крайний Север со сложными природно-климатическими условиями, оторванный от «материка», стоит ли ожидать массовый приток капитала и людей?
Третий уровень – принятие, когда городские управленцы осознают, что остановить депопуляцию невозможно. Тогда начинается оценка негативных последствий, попытка создания комфортных условий для жителей, борьба с негативными явлениями, и это самая адекватная стратегия, на мой взгляд. Использование преимуществ сжатия – мудрый управленческий подход. Теоретически это описано, а практически непонятно. Например, это можно реализовать через маркетинговые стратегии, но не через «приезжайте сюда – мы завод откроем», а через «приезжайте сюда – от нас уехало много народу, здесь чистый воздух и зеленые парки, можно жить спокойно».
На какие примеры работы с городским сжатием целесообразно обратить внимание, изучить опыт управления пространством?
Для России зарубежные примеры полезны только описательно, потому что это невозможно провернуть с нашим законодательством. Всем знакомы такие инструменты, как редевелопмент, озеленение, снос, временное использование территории, льготная или бесплатная аренда. Проблема наступает, когда это нужно применить. Есть универсальные подходы, а вот как из них собрать работающий ассамбляж – это проблема локального контекста. Можно брать примеры проектов редевелопмента промышленных зон в крупных городах в плане работы с интересами собственников, но четко понимая локальный контекст и возможности своей территории. Например, полезным для работы с заброшенными пространствами могут быть проекты озеленения разного рода, и тут стоит присмотреться к опыту развития парков и скверов в Татарстане. Для работы с заброшенностью и деградирующими инфраструктурами есть классический пример Воркуты (единственный российский город, официально взявший курс на управляемое сжатие. – прим. ред.). Хотя, если честно, он не применим практически ни в каком другом городе России, потому что в Воркуте в распоряжении администрации (в муниципальной собственности) оказалось очень много зданий и сооружений: этот дом заселим, этот расселим, этот микрорайон закроем, этот откроем. Для города это и бремя, за которым нужно следить, платить за него, и возможность одновременно, потому что не нужно решать сложные вопросы с собственностью.
Имеет смысл изучить опыт города Кировска в Мурманской области. Там недавно озаботились проблемой заброшенной недвижимости. Решили, во-первых, найти собственников, во-вторых – перевести имущество в муниципальную собственность, если оно в аварийном состоянии и не нужно владельцам. Город брендируется отчасти как горнолыжный туристический центр. Естественно, для туриста заброшенная территория не только непривлекательна, но и опасна. Вероятность возврата, согласитесь, нулевая. Мало того, что сам не захочет приезжать, еще и другим расскажет, что там заброшенная промзона, некрасиво, неуютно и небезопасно. Поэтому город и градообразующее предприятие в составе компании «ФосАгро» работают над проблемой совместно. И городу, и предприятию выгодно, чтобы явных признаков заброшенности не было. Все, что принадлежало компании и было заброшено, привели в порядок (что-то снесли, что-то восстановили). В рамках соцпартнерства частично финансируют ремонты, снос муниципальной собственности. Администрация начала с того, что провела инвентаризацию и выяснила, кому что принадлежит, запустила необходимые процедуры в рамках текущего сложного законодательства. Понятно, что процесс движется довольно медленно, но он движется, накапливается опыт.
Нужны ли изменения на законодательном уровне, чтобы сделать процесс сжатия управляемым?
Я бы осторожно относилась к вопросу управляемого сжатия. Начнется с того, что нужно расселить микрорайон в городе N, где много заброшенного жилья, а придет к тому, что начнут расселять все подряд. Увы, в России такое не исключено. В подтверждение этой мысли вспоминается кампания по ликвидации неперспективных деревень в 1960-1970-х годах в СССР. Фактически «благодаря» ей была подорвана система сельского расселения и сельских инфраструктур, что отчасти обусловило текущую значительную депопуляцию сельской местности. Мне бы совсем не хотелось, чтобы то же самое было с городами. Когда управление пространственным развитием выходит на национальный уровень, сразу теряется локальность. У нас огромная страна с очень разнообразными социально-экономическими и природными условиями. Это важно помнить и учитывать.
В идеальном мире в рамках российского законодательства для работы со сжимающимися городами должен быть некий фонд содействия развитию сжимающихся городов, в рамках которого экспертами бы точечно разрабатывались и реализовывались программы для каждой подобной территории с учетом ее локальной специфики. Кроме того, должен быть специфический законодательный инструмент, который бы облегчал работу с заброшенными зданиями и сооружениями, поиск собственников. Нужны другие подходы к оценке эффективности органа местного самоуправления. Не оценка того, сколько построили или снесли, а через качественные показатели: через объем новых зеленых пространств, благоустроенного и не аварийного жилья, степень удовлетворенности жителей.
Как бы Вы определили параметры для российских городов, когда нужно признавать факт сжатия?
Здесь, наверное, должен быть какой-то микс качественных и количественных критериев. Если город теряет много населения, и это никак не проявляется в его среде и инфраструктурном обеспечении, возможно, речь просто о том, что в городских стратегиях должны учитываться потеря населения и предлагаться подходы к компактному развитию застроенных территорий. А если в городе есть негативные последствия сжатия, в таком случае стратегии должны быть другие – нацеленные на то, чтобы работать с инфраструктурой, жильем и услугами, которые испытывают на себе негативные эффекты, которые меняются из-за депопуляции и структурного кризиса. Это два разных подхода. Точнее так: для первой категории городов, которая просто теряет население, и это никак не проявляется, можно ввести численный критерий для наблюдения в течение хотя бы пяти лет, а для тех, которые имеют негативные последствия из-за депопуляции, не нужны никакие критерии, надо разбираться с негативными проявлениями.
Как бы Вы определили критерии успешности современного города? Если не рост, то что?
Я бы не демонизировала сжатие. Часто говорят, что сжатие – негативная тенденция, однако исследования, проведенные в Германии, показывают, что жители сжимающихся городов не менее счастливы и удовлетворены, чем жители несжимающихся городов. Снижающаяся конкурентоспособность города и простаивающая недвижимость – плохо с точки зрения экономики. А с точки зрения сообщества, экономическая эффективность не очень важна. Критерий успешного города – комфорт жителей, когда людям доступны качественные услуги, хорошее жилье и досуговые пространства, когда низкая безработица. Наверное, социологи могли бы составить опросник, который бы показал удовлетворенность жизнью не в формате «нравится – не нравится», а через глубинные ассоциации и восприятие. На мой взгляд, это невозможно оценить количественными индикаторами и сборными индексами.
Можно ли найти что-то позитивное в процессе городского сжатия?
Это не только про города вопрос, а про общечеловеческие ментальные установки, что рост – это хорошо, а сжатие – плохо. Повторюсь: нужно не демонизировать процесс сжатия, к нему можно и нужно адаптироваться. И, если это делать грамотно, плюсов может оказаться больше, чем минусов. Когда исчезают заброшенность, маргинализация и руины, приятнее становится жить, легче какие-то проекты начинать. Освобождаются площадки для бизнеса, можно говорить про туризм. Городское сжатие никуда не денется, если на него закрывать глаза. Если не работать с последствиями, они будут усиливаться, усложняя жизнь города и его жителей из года в год.
Какие специалисты должны входить в команду по работе со сжимающимися территориями?
Прежде чем разрабатывать стратегии управления сжимающимся городом, нужно понять, почему он теряет население. Если причина в естественных процессах – высокой смертности и низкой рождаемости, то никакие экономические стимулы не помогут этой территории. В условиях сжимающегося города сжимается бюджет, уменьшаются ресурсы, их нужно очень аккуратно и грамотно рассчитывать. Обязательно требуется экспертиза, чтобы понять, где негативные последствия концентрируются, а потом уже разрабатывать подходы.
В команде, работающей со сжимающимся городом, должен быть хороший демограф, который оценит прошлые тенденции и сделает нормальный демографический прогноз. Должен быть адекватный архитектор-планировщик, который понимает, как работать с пространством, как его уплотнить и переформатировать, а не только как строить на окраинах «свечки». Также нужен человек, который хорошо разбирается в законодательстве, особенно в вопросах собственности на недвижимость и способах ее передачи. Обязательно должны быть местные специалисты, которые могут не обладать какими-то специфическими компетенциями для управления городом, но зато хорошо понимают местный контекст. Команда только из внешних экспертов – путь в бездну. Они зачастую могут не знать или не понимать локальную специфику и наплодить глупых решений, а команда только из местных специалистов может не видеть новых веяний и тенденций, которые можно во благо использовать. Скрестив эти две компетенции, мы получим хороший ресурс для управления не только сжимающейся, но и любой другой территорией.
Беседовала Майя Свистухина
Источник: Библиотека территориального развития.
